И распахнутся двери
Шрифт:
– Пива дай, - сипло произнес Хамзин.
Бульканье жидкости, льющейся в стакан, оживило его. Приподняв голову, он жадно выпил холодное пиво и, медленно припоминая вчерашние события, спустил ноги с дивана.
– Уже вернулся?
– спросил он.
– Откуда? Я спал в соседней комнате.
– Ну да! А пиво где взял?
– В магазине. Не сам же я его делаю. Стояло в холодильнике.
– Покажи!
– потребовал Хамзин.
– Бутылку покажи!
Поляков молча подал.
– "Саянское", - прочитал Хамзин.
– Трехдневное. Ладно, это наше. Но ты не выкручивайся,
– Не знаю, что вам снилось, Иван Николаевич, но при чем здесь я? Вставайте - и на работу. Мы опаздываем.
– Опять ты мне мозги пудришь!
– закричал Хамзин.
– Твой пес курносый во всем раскололся. Вы с ним шляетесь туда-сюда по разным мирам, как из комнаты в комнату, а других научить не хотите. Эгоисты! Я, может, погибну здесь.
– А розовых слонов не бывает?
– спокойно спросил Поляков.
– Пили бы вы поменьше, Иван Николаевич.
– Вот уж тебя не спросил!
– возмутился Хамзин.
– Тебе бы мою жизнь, щенок!
Поляков смотрел на него насмешливо, и Хамзин разозлился. В течение пяти минут он высказывал все, что думает о Полякове, тот молча выслушал его и спокойно сказал, что Хамзин-де вчера выпил лишнего и спал до утра не просыпаясь, только храпел сильно, но Поляков его прощает и ничуть не обижается. У Хамзина перехватило дыхание от гнева, он чуть не полез в драку, ругнулся напоследок и, хлопнув дверью, вышел в подъезд. На остановке его догнал Поляков.
– Вы не переживайте, Иван Николаевич, - сказал он.
– Это бывает. Я тоже иногда вижу на редкость яркие сны и потом долго не могу отличить, где сон, а где явь. Сегодня, например, мне приснилось, что у меня растет сын Сашка и жена у меня красивая, добрая. Такой, знаете ли, логичный и яркий сон...
Хамзин нервно передернулся...
Я бегаю, как собака, высунув язык, держу нос по ветру, но не нахожу знакомого запаха. Сбился со следа, все время кажется, что вот-вот из-за поворота пахнет родным ветром, лучшим во Вселенной. Я тоже родился на Земле, но где она теперь, та самая долгожданная земля, о которой кричали матросы с высоких мачт, которую долгие годы искал Одиссей, где она?
Передвижения в многомерном пространстве отличаются от путешествий в космосе именно тем, что неизменно попадаешь в аналогичную точку, в данном случае - на какую-нибудь из миллионов планет-близнецов - Землю. Но Земля Земле рознь, в бесконечных кривых зеркалах она та же и не та, каждый раз обманываешься знакомой деталью пейзажа, запахом, голосом, напевающим почти родную мелодию, и слабеют лапы, а сердце бьется сладко и тяжело. Но вдруг на проселочной дороге встречаешь какого-нибудь ручного бронтозавра, запряженного в громыхающую повозку, и разумного игуанодона, глядящего из-под лапы на солнце... Не говоря уж о том, что есть миры, на которых так и не развилась органическая жизнь. Голые скалы, моря, грозы и ветры. Есть и такие, где жизнь уже отцвела. Это самые страшные планеты. Нерожденный ребенок вызывает лишь сожаление, но погибший в расцвете сил...
Это неверно, что Вселенная равнодушна и величава, что она не замечает копошения разумных микробов на своем бесконечном
– Они везде ищут мистику, - сказал отец неизвестно о ком, брезгливо морщась.
– Они мнят себя материалистами, но когда сталкиваются с непонятным явлением, тут же спешат объявить его мистической ложью. Они не пытаются исследовать неизвестное: еще бы, намного легче откреститься от него, чем утруждать голову тяжелой работой. Они подобны детям, закрывающим глаза ладонью и кричащим: "Я спрятался!" А ты похож, - сказал он, указывая на сына, - на мальчика, восклицающего: "Кто не спрятался, я не виноват!" Кому ты хочешь доказать? Кому? Тебя сразу же объявят неполноценным и отнимут у нас навсегда. Я запрещаю тебе.
– Я не могу по-другому, отец, - тихо сказал Поляков.
– Я не могу быть подлецом. Как же так, ты - честный и справедливый человек - советуешь мне скрываться на чердаке, как дезертиру. Да, мы любим друг друга, я ничего не могу с собой поделать, но вести двойную жизнь немыслимо. Жанна родит ребенка, она должна уйти из института, а я буду отсиживаться в своей тепленькой кочегарке. Нет, я уже сделал выбор.
– Это я виновата, - сказала Жанна.
– Опять я. Получается так, что я снова приношу горе. Лучше будет, если я уеду к маме, она все поймет. Мы будем приезжать к вам в гости.
– Этого только не хватало!
– возмутился старик.
– Род Поляковых уже три поколения не покидает этот дом, а ты хочешь отнять у меня внука и сына! И запомните: здесь решаю я. Так вот, Жанна будет жить с нами, институт она не бросит, заботу о ребенке я возьму на себя, Джеральд мне поможет. Ты, Виктор-Михаил, найдешь себе еще какую-нибудь работу. Ничего. Если будешь бывать у них пореже, это тебе только на пользу. Умирать я не собираюсь, так что придется вам подчиниться мне.
– Но как же честь?
– спросил Михаил.
– Скажи мне, разве может мужчина уйти в кусты, когда запятнана честь девушки?
– Ну, вызови себя на дуэль, болван!
– вскипел отец.
– Или лучше меня, потому что я намерен жениться на Жанне.
– Ты?!
– воскликнул Михаил.
– Всем на посмешище? Она тебе во внучки годится.
– Не смей кричать на отца! Уж не думаешь ли ты, что я отбиваю у тебя жену?
Неожиданно Жанна рассмеялась.
– Ну надо же!
– проговорила она сквозь смех.
– Это гениальная идея! Александр Владимирович, вы гений! Как вы до этого додумались? Вот здорово! Миша, это самый лучший выход. Наш сын будет носить фамилию Поляковых, и никому не придется лгать. Никому! И пусть над нами смеются, смех лучше позора. Ну какой же вы умница!
– воскликнула она, обнимая старика.
– Вы самый настоящий мужчина в целом мире.