И сколько раз бывали холода
Шрифт:
Автовокзал.
Объятие — шуба в шубу, а если бы — тело в тело… Всхлип. И его уже не видно за стеклами автобуса, заросшими толстым слоем инея.
Но он повторяет, и я понимаю — что:
— Я приеду, я приеду очень скоро… Мы поженимся……
Я плачу навзрыд.
— Я приеду, я приеду…
И я вижу, вижу, что его лицо блестит тоже — мокрое от слез — при свете фонарей.
Я стала заходить в салон для новобрачных. Присматривалась к платьям, туфлям, открывая для себя этот восхитительный мир — воздушных полупрозрачных и кружевных тканей. Звучали слова — гипюр, атлас,
Теперь, когда я оглядываюсь назад — я вижу один короткий период, когда я жила всем этим девичьим — платьями, духами…
И тотчас в пальцах — ощущенье тяжести цилиндра: флакончика. На улице — ясный, прозрачный мороз, аж дыхание перехватывает, ледяной узор — сказочных, разбойничьих лесов горит на витрине магазина, а моя ладонь уже пахнет Индией, сандаловыми деревьями, белыми тропическими цветами.
Апрель. Я еду на выходные домой. Солнце — летнее, в автобусе открывают не только форточки, но и люк, тот, что на крыше. А зелень на полях такая нежная…
Я еще не знаю, что это — страшный день. Что сегодня случилась авария на Чернобыльской АЭС. И тысячи людей умрут в ближайшие годы, хватанув смертельную дозу. Среди них будут и мои знакомые. Радиация протянет свои щупальца и в наш маленький городок. О тех, кто будет участвовать в ликвидации аварии и, вернувшись начнет болеть — безнадежно — заговорят как о диковинным зверьках, чей быстрый конец естественен:
— Ну это ж дядя Петя, он же чернобылец.
На мне брюки цвета хаки, и синий свитер. Жарко, и свитер хочется снять. А через день пойдет снег, и я попрошу у бабушки ее теплое пальто, чтобы было в чем доехать обратно. В отчем доме у меня не осталось теплых вещей.
Первым делом близкие тащат меня в сад. Это предмет гордости — сколько тюльпанов просунуло свои зелено-фиолетовые носы сквозь пожухшую листву! Уде зацветают нарциссы — низкие, но с таким тонким запахом. А крокусы уже даже отцветают. Первые сборчатые листья на смородине…
— Мы можем сегодня жечь костер, смотри, какую кучу листвы я нагребла, — упоенно говорит мама. Садовые работы — ее страсть, — А потом в золе будем печь картошку.
— Заходила тетя Нина, дала мне луковицы синих гладиолусов — представляешь? — это бабушка, — Сорт называется «Океан».
— Какая тетя Нина? Митина мама?
Значит — приехала. А может — приехали? Но нет, Митька бы уже объявился у моих. И все равно, побежать к его дому — это было как подарок. В любом случае я узнаю о нем.
У тети Нины то же тонкое лицо — не изменилось, не постарело, красно-золотой платок повязан как чалма, длинные серьги в ушах, и Митькины синие глаза. Она ведет меня в комнату, где тоже всё по-прежнему. Блеск овального стола под низкой люстрой. Так же плотно стоят за стеклом полок — книги, которых никогда не трогали — потому что перед
Те же фотографии на стенах — и Митька, совсем мальчишка, лохматый такой..
Сейчас тетя Нина сварит кофе, и посадит за стол, и будет та самая еда из детства…
Кофе густ и горек. Тонкий фарфор чашки. Миндальное печенье, которое тетя Нина печет сама…
— Тетя Нина, дорогая, когда Митя приедет?…
Она смотрит на меня так, словно у меня горе.
— Не знаю, деточка. У него очень много дел, — покачивает головой тетя Нина, — Экзамены…
— А вы надолго здесь? Когда вы поедете назад? Может быть — я с вами?
Тетя Нина подпирает голову тонкой красивой рукой, и тихо позванивают ее серьги. Они вызванивают: «Н-нет…н-нет….»
Она качает головой, она не поедет. И больше ничего о Мите. Она будто не слышит моих вопросов. И голос мой тонет в этой глухоте, как в вате…
Специалист по выживанию
Валька оканчивает первый курс училища. Будет слесарем. Мать довольна, что он получает стипендию, бесплатное питание и проездной билет на автобус.
Куда нам пойти с Валькой? Мы уже выросли, и под лодкой просто не поместимся. Мы медленно идем по дорожке Березовой Рощи. Меж деревьев видны остатки каменной танцплощадки. Когда-то здесь танцевала моя мама. На мне пальто с чужого плеча… На зеленую траву медленно, крупными хлопьями летит снег.
— Он женился, Ир…
— Что?!
Позже, много позже, я узнаю, что Валька, узнав из Митиного письма о женитьбе — сорвался к нему. Письмо было смятенное, с просьбой не говорить мне.
И такой же смятенной была их встреча. Валька в первый и последний раз попав в этот город сумасшедшей красоты — просто его не заметил. Они стояли над Фонтанкой, неподалеку от Митиного дома, и, опершись на парапет говорили, говорили…. Тем же вечером у Вальки уходил поезд. Митя слезно просил его ничего не говорить мне.
— Я исчезну, просто исчезну, так ей будет легче.
— Адиёт, — хмуро сказал Валька. И взгляд у него был тяжелым.
И вот он идет рядом со мной. Есть люди, которые тебя просто любят, и в такие вот минуты ставят тебя под водопад своего собственного тепла. Льют на тебя свою душу, поток слов, и ты отогреваешься, отогреваешься…
Валька пытался понять, что произошло. И объяснить это мне.
— Понимаешь, Новый год, компания… Этот дурак напился. Ну, и девочки. Ну, и как дважды два….. У нее… у нее… скоро кто-то родится… А тогда — он называл ее твоим именем. Он думал, что это — ты.
Валька держал мою руку. Я не ощущала его прикосновения, а потом почувствовала. Валька всегда умел унимать боль.
— Погоди, тебе нельзя домой с такой мордой лица, — сказал Валька, — Идем ко мне, посидим.
У Вальки дома тоже ничего не изменилось. Те же ободранные полы, та же кровать, под которой когда-то стояла коробка с черным котенком. Но хорошо, что я сижу у него, потому что дома испугались бы, увидев, что я начала задыхаться. А Валька метнулся, принес бутылку дешевого вина. И вот он уже наливает его в стакан, обнимает меня, стискивает, чтобы руки были прижаты, и подносит стакан ко рту.