И смех и грех, или Какая мука - воспитывать!
Шрифт:
Не успел Иван Макеевич прочитать Ване письмо, которое получил от дочери, как во дворе залаял Вертик, и на пороге появился Базин.
— А я смотрю — твой ахалтекинец уже на месте, — кивнул он себе за плечо, где под окнами веранды Беспалов поставил свой Фольксваген Туарег. — У меня всё готово.
В гостях у друга Иван уселся на табурет под навесом возле мангала и залез в телефон так, что даже уши не торчали.
Поэтому Вася проявил нетерпение.
— Давай, выкладывай, что ли. — Плотно потёр руки как перед колкой дров. — Да ты сюда приехал понты колотить или пить? —
Иван поднял на него голову с осоловелым, растерянным выражением лица — он действительно уже успел увлечься документами.
— А… да… сейчас, — отключил и засунул айфон в карман, поднялся и двинулся на выход. Не закрыв за собой калитку, пересёк улицу чуть наискосок, зашел во двор к деду, открыл заднюю дверцу своей машины и достал бутылку Grey Goose, которую привезла ему Ева.
Вернулся и протянул хозяину.
— Пошли дурака за бутылкой, — взял у него из рук водку Базин, — он одну и принесёт.
— Да блять, — недовольно развернулся назад Беспалов.
— Да подожди ты, — чуть ринулся к нему Вася и остановил рукой. — Пошутил я. — Он с видом знатока и адепта осмотрел этикетку. — Вещь! — сжал французское стекло сильной, уже немного заскорузлой рукой шофёра-дальнобойщика. Той самой, которой приходилось менять колёса под Красноярском в феврале месяце.
Иван прошел и опять уселся на своё место.
— И вообще, я не о том, — добавил осторожно Вася.
Беспалов задрал на него голову и напряженно застыл в непонимании.
— А что ты на меня так смотришь. — Развёл руками друг. — Я говорю, выкладывай, что там у тебя приключилось. Чего ты такой…
— Какой?
— Никакой.
— Ничего.
— Бес, знаешь, почему ты Бес? Потому что иногда реально бесишь. Не беси меня, Бес. Выкладывай, давай. Ты ведь за этим приехал.
— Потом.
— Потом мы с тобой будем вмазанные и наговорим хуйни. Лучше сейчас, по трезвяку.
Иван оценивающе посмотрел на друга. Конечно, Базин был придурком и лоботрясом, но всё-таки в нём сидел какой-то простой, незатейливый ум. Бесхитростный и доступный. От природы, от народа, от корней. И если к нему не обращаться как к придурку, он резко переставал им быть. Хоть ему это, судя по всему, и очень не нравилось. Идиотом слыть гораздо выгодней.
— Ева уехала, — признался Иван.
— Пф, ну так… поздравляю! Сейчас её отъезд и отпразднуем, а!
— Она меня бросила.
Вася почесал затылок и, отставив водку на столик, принялся переворачивать шампура. Затем сел напротив гостя и сцепил руки в замок.
— Что, не успел бортануть её первым, да? — сказал тихо, с пониманием.
Беспалов только засмеялся — друг детства слишком хорошо его знал.
— Ну, так и хули скулить, — с задором ударил его кулаком в колено Василий. — Трахни Кристинку вон, — махнул рукой куда-то в сторону огорода, где по его разумению должна находиться Москва с госпожой Мартыновой в ней. — Закуси, так сказать, и забудь.
Беспалов в раздумье пожевал губы.
«Дально-Бой дело говорит. Можно и Тину попробовать. А вдруг поможет».
— А потом Серый откинется, и мы вместе клубешник её отожмём, а? — засмеялся довольный
— Чего скалишься, — укорил его Иван. — Клуб не её, а Жорика, ты в курсе.
— А мне брехала, что её.
Беспалов молча отмахнулся рукой.
— Скажи лучше, когда брата ждёшь?
— Да вроде бы через три недели, — почесал затылок Вася. — Но хрен знает, когда сюда доберётся. У него же дружков на каждой станции. — Он опять поднялся к шашлыкам. — А ты правильно сделал, что ко мне приехал. Когда меня Маринка бросит, а она меня обязательно бросит, я к тебе приеду. Сходим на футбол, в клубе поклубимся. Как там, кстати, твои девчули? Козочки эти, а? Пасутся? С рук уже едят? Молоко дают?
— Базин!
— Ох, и лакомые они. — Со знанием дела покачал головой друг и громко поскрёб щетину на щеке. — Молочненькие такие, розовенькие. Сисички, наверное, и вправду как у козочек, — обнял своей шофёрской рукой невидимую женскую грудь размера так эдак четвёртого.
— Да, блять, Базин! — подорвался с табурета Ваня. — Яйца подбери! Раскатал. — Однако, он уже понял, что друг его больше дразнит, поэтому перестал угрожать его роже и зубам.
— Что «Базин»? Что? У тебя там мимо рота носят чачу, мимо носа алычу, а ты клювом щелкаешь.
— Базин, — как неполноценному начал объяснять на пальцах Иван. — Они. Малолетки.
— И? Теперь их вишенку можно сорвать какому-нибудь прыщавому, который умеет только втыкать? А нам нельзя, потому что полтинник на двоих, и щетина колосится? Не понима-а-аю.
— Пока я с ними, никто их вишенку не сорвёт, — процедил сквозь зубы опекун.
— Ха! Ну-ну… Ты себя-то вспомни.
И они вспомнили.
Просидели друзья где-то часов до трёх ночи. Телевизора у Васи не имелось, потому как смотреть его особо некому: сожительница Маринка постоянно на работе, а парализованной матери не до этого — поэтому только разговаривали, вспоминали и рассказывали.
Ржали над тем, как когда-то, насмотревшись всякого и разного в Америке, Иван приехал домой и на двери своей комнаты повесил табличку: «Вход без денег и пропусков только Скарлет Йохансон». Базину это понравилось, и он тоже на комнате Сергея, которая по причине очередной того отсидки перешла к Васе, повесил бумажку с надписью: «Часная собственность Памелы Андерсон». Так и написал с ошибкой.
А сейчас Василий поведал сплетню о том, что Шиш, то есть Шурик Шишов, который лет в двенадцать переехал к ним в Кратово из Талина, объявил себя открытым геем.
— Пацаны гутарят, будто живёт с таким же дрыщем где-то в районе Лосиноостровской.
— Совет да… совет, — отмахнулся Иван. — Женитесь, топитесь — море рядом.
К деду вернулся уже утром.
«Прямо, как в детстве». — Потихоньку открыл калитку и цыкнул на Вертика, чтобы не скулил от радости и не гремел цепью.
Перед его отъездом Иван Макеевич с Иваном Степановичем выпили чаю. У внука на языке вертелись слова об Арине, но не слетали. Держались, как приклеенные.
Взяв у деда связку сушеных грибов и банку перетёртой дикой клубники для близняшек, Иван уже уселся в машину, и хотел было сдавать задом со двора, но передумал.