И смех и грех, или Какая мука - воспитывать!
Шрифт:
«Чужая. Вся с ног до головы чужая».
— Разделась. Быстро. — Стремительно отошел в сторону и направился куда-то из комнаты.
Вернулся с тремя толстыми свечами в руках, когда она снимала кофточку. Принялся неспешно зажигать фитили один за другим, в тишине громко чиркая спичками, и наблюдать, как она снимает с себя юбку и чулки.
«Знает, что на набитую задницу джинсы больно напяливать, — усмехнулся про себя. Кстати, тёмно-синее кружевное бельё ему понравилось. — Красиво».
Она сложила всю свою одежду рядом на пол, а он подошел,
Затем достал откуда-то со спины, из-за пояса брюк, тончайший кнут с петельной на конце. Она знала, что такой оставляет ощущение не удара, а пореза. Как лезвие.
Опять обошел вокруг, наслаждаясь её неловкостью стоять голой перед одетым, чужим, почти незнакомым мужчиной.
Её грудь была отменной — большая, полная, налитая, округлая. И уже даже не женская, а скорее бабская. Немного жирка на животе, широкие, мощные бёдра — короче, она оказалась владелицей всего того, в желании изредка обладать чем, он мог признаться только самому себе. На ушко.
— На колени. На задницу. Живо, — стукнул её ногой сбоку по икрам.
Она послушно опустилась. Он остановился спереди.
— Раздвинула ноги.
Она рассоединила колени.
— Шире.
Сделала, как велено.
Он присел на корточки, потянулся рукой ей между ног и сразу же нащупал клитор. И принялся ласкать.
От удовольствия она прикрыла веки и чуть отвела голову назад.
— Глаза открыла. Быстро. — Он усмехнулся. — Что, кончить захотела?
Ещё через секунды увидел, что её ноги начинают раздвигаться ещё шире, ноздри раздуваются, и почувствовал, как налились, набухли под пальцами половые губы, и потекла смазка.
Она отдавалась. И когда её рот плотно сжался и побелел, глаза задёрнулись плотной, непреодолимой ширмой возбуждения, он руку убрал и встал.
Она сглотнула и, часто-часто заморгав, еле продралась сквозь морок. Стряхнула с себя похоть.
Медленно расстегнув себе ширинку, он достал свой уже окаменевший член.
— Открой рот.
Она послушно разомкнула губы.
— Шире, блять!
Открыла шире и только попыталась помочь себе руками придержать его головку…
— Руки! — шлёпнул рукояткой кнута ей по пальцам. — Не твоё.
Она подняла обиженный взгляд.
— Руки на колени! — отвлёк её командой как ребёнка перед болезненным уколом и вогнал ей член в рот до упора. Прямо в горло. Поддержал за затылок и принялся трахать.
Это было прекрасно. Вот так, не заботясь о её чувствах, как он давно желал, скучал. Знал, что второго раза ему уже не захочется, ибо потянет на любимое, родное, нежное, ласковое и улыбчивое, но иногда проделать, как жаждет именно он и только он — это то, что доктор прописал. В груди не шевелится, не ёкает, не откликается, всё сосредоточенно только в паху. Там горячо, тело приятно ноет и оттягивает каким-то сладостным грузом вниз. Член резвится и танцует джигу, попав в свою любимую среду, где влажно и скользко, где он хозяин и господин и может
Физиология ликовала. Парень чувствовал, что справляет нужду.
Да, именно так и следует отыгрываться на умницах, которые вздумали пособничать безмозглым малолеткам в их шутках.
Кончать ей в горло не стал. Пожадничал. В прямом смысле. Как-то жалковато было оставлять частичку себя в этой чужой и почти незнакомой женщине.
— Хватит, — вынул член, зашел за спину и снял брюки вмести с боксёрами. Вытащил из петель ремень. Завёл его ей спереди за горло и застегнул ошейником, как на собаке, оставив длинный конец для себя.
— Руки.
Она послушно завела их назад, и он звякнул наручниками.
Связав её, отошел к столу и взял одну из свечей. Занёс над женщиной и вылил весь расплавленный воск ей на плечо.
Она дёрнулась.
— Пять ударов, — хищно усмехнулся. Взял вторую свечку и теперь уже опрокинул воск промеж лопаток.
История повторилась.
— Десять.
Схватил свисающий с её шеи конец ремня и потянул на себя. Она сильно отклонилась назад. Воск с третьей свечи попал спереди ей на пупок.
— Ах-х-х…
— Пятнадцать. — Поставил свечу на столик и подтолкнул женщину грудью на диван.
Она упала туда лицом и задержалась руками.
— Раз! — замахнулся. Послышался свист, и на её белой, заплывшей жиром и воском спине появилась красная полоса. Короткая, узкая, но яркая. — Два! — две полосы. — Три! — три.
Воск отшелушивался, и его ошмётки летели чуть ли не по всему залу.
Разумеется, лупил он даже не в пол силы и не в четверть, а совсем легко, но и кнут был тоже не прост. Не для БДСМ. Это изделие племени сиу — коренного населения Америки, настоящее, для диких лошадей и крутых ковбоев он привёз с собой из Принстона.
Она молчала. Все пятнадцать ударов. А он всё больше и больше возбуждался. Да, можно было задаться целью заставить её произнести это чёртовое стоп-слово, которое специально выбрал таким сложным, но по предыдущему опыту знал, что останавливаться — себе дороже, потом хлопот не оберёшься.
— Пятнадцать! — потянул конец ремня, запрокинул ей голову и заглянул в лицо — в глазах слёзы, губы искусаны, но в уголках — улыбка.
Внутри что-то шевельнулось.
Восхищение? Одобрение? Понимание? Желание закрепить? Продолжить?
Отбросив кнут на диван, поднял брюки и достал из кармана презерватив. Раскатал себе по члену.
Трахал её долго. Очень долго. Сильно, резко, грубо, с разгона и с замахом.
«Заслужила», — улыбался про себя.
Поймав ритм, тела пружинили, отскакивали друг от друга с сочными, плотными шлепками. Конечно, влагалище не было таким уж узким и тесным, как он привык, но то, что тут можно не церемониться, а даже наоборот, подхлёстывало, и именно здесь в нём кипела аптекарски чистая зверская агрессивность, дикая, первобытная сила, граничащая с натуральным садизмом. Опасным и сладким до оргазма.