И снова через фронт…
Шрифт:
Генерал Шмидт детально изложил план проведения предстоящей операции и свою речь закончил словами:
— Переброску войск на указанные в моем приказе исходные рубежи для наступления на партизан начать завтра и осуществить скрытно. Война с партизанами — это наш второй фронт, господа! И я надеюсь, ваш ум, храбрость ваших солдат и долг перед фюрером обеспечат нам решительную победу на этом фронте.
Командующий поднялся с кресла, не спеша вышел из-за стола, приблизился к офицерам и, давая знать, что совещание окончено, с возгласом «Хайль Гитлер» вытянул белую с длинными жесткими пальцами
16 декабря 1942 года крупные силы полиции и регулярных частей фашистской армии начали «тотальную» карательную операцию против северной группы клетнянских партизан.
Из штаба карательной экспедиции, находившегося в поселке Ершичи, по радио летели приказы: «Расстреливать всех, кого встретите в лесах!», «Деревни, в которых оказываются партизаны, уничтожать!», «За помощь партизанам— виселица!», «Весь скот, все продовольствие вывезти и передать 4-й армии вермахта!..».
Разведгруппе пришлось в срочном порядке оставить обжитую землянку и вместе с партизанами вести бой с карателями. В течение нескольких дней продолжалось отчаянное сражение с превосходящими силами гитлеровцев. Огненное кольцо вокруг лагеря неумолимо сжималось. В одну из ночей, искусно маневрируя, партизаны вырвались из окружения и стали уходить в глубь леса. Разъяренные неудачей гитлеровцы, получив подкрепление, бросились их преследовать.
Трудно было народным мстителям. Ежесуточно приходилось предпринимать многокилометровые марши в мороз и пургу. Отчаянные схватки с фашистами теперь бывали не только днем, но и ночью, при свете вражеских ракет.
В одном из боев с карателями группа Студенова оказалась расчлененной. Горчаков с Барашковым остались в районе действий Воргинской партизанской бригады имени Лазо. Студенов и Щелкунов попали в расположение другого партизанского соединения.
…Во второй половине дня бой утих. Но партизаны не покидали своих позиций. Вскоре мороз усилился настолько, что стала лопаться кора на деревьях.
Тянуло свернуться в клубок и забыться, погрузиться в сон. Стоило только закрыть глаза, как охватывал обманчивый, непреодолимый покой. Товарищи старались чаще тормошить друг друга.
Барашков чувствовал, что нельзя спускать глаз с Горчакова, одетого и обутого легче других: хромовые сапожки, тоненькое полупальтишко. Николай то и дело заговаривал с ним:
— Сейчас бы тулуп да валенки…
— Ничего, Коля, переживем.
К вечеру похолодало еще сильнее.
— Возьми жита! — сказал Барашков, доставая из кармана горсть зерна. — Подкрепись хоть этим. Сам знаешь, хлеба нет и скоро нигде не достанешь. Все кругом забито гитлеровцами.
— Придется у них брать.
— Немцы! — тревожно предупредил в это время кто-то впереди.
— Идут, гады!
— Где? — встрепенулся Горчаков.
— Вон, видишь, в белых маскхалатах.
И вновь разгорелся бой. Как только атака противника захлебнулась, командир приказал отойти на новые рубежи обороны. Сразу же воздух наполнился истошным ревом, по лесу разнеслись оглушительные разрывы: каратели открыли по партизанам огонь из шестиствольных минометов.
Когда потух, наконец, декабрьский
Командир бригады Тимофей Михайлович Коротченков, которого лазовцы любовно звали Батей, принял решение покинуть базу и, маневрируя в лесу, оторваться от карателей.
Под покровом ночи и снежного бурана бригада вышла из района соприкосновения с противником. Вьюга заметала протоптанные партизанами тропы. Лютый студеный ветер хлестал по лицам бойцов, слепил снежными хлопьями глаза. Батя, остановившись на залитой лунным светом заснеженной просеке и зябко поеживаясь в кубанке и легкой немецкой шинели, увидел, что последним в штабной роте шел боец со «шмайсером» на груди и в лаптях поверх сапог.
— Разведчик? — вполголоса спросил он, всматриваясь в лицо бойца. — Ранен?
— Ничего, товарищ комбриг!
— Лапти-то греют?
— Это друзья подарили, чтобы не скользить.
Подполковник Коротченков улыбнулся:
— Фамилия?
— Горчаков.
— Вперед, товарищи, вперед!
В эту ночь, посоветовавшись с командирами батальонов, комбриг принял решение прорываться на север.
— Витька, что будем делать? — спросил Барашков Горчакова, узнав о намечаемом прорыве лазовцев.
— Думаю, что нам на север уходить нельзя. Мы должны действовать в заданном районе. Нам надо идти на юг.
Он с тоской поглядел на левую ногу. Пальцы правой тоже были обморожены, но не так сильно.
— Только бы не подвела левая нога…
— Ничего, нас ведь двое…
— Ну что ж, Николай, в таком случае пойдем к Бате и доложим ему о нашем решении.
Коротченков, увидев вошедших к нему разведчиков, не спеша поднялся со скамейки.
— Ну, с чем пожаловали, орлы?
— Пришли попрощаться с вами. Вы уходите на север, а нам на север нельзя. Нам нужно на юг. Там должен быть наш командир.
— Тревожно мне за вас, сынки. Трудно вам придется. Но что же делать? Дисциплина. Без нее нельзя. Спасибо вам за службу. Ребята вы славные. Пробивайтесь. Да не лезьте на рожон. Будьте осторожны. Ищите бреши. Если своего командира не встретите, ищите спецотряд. Он тоже послан штабом фронта…
Вскоре Барашков и Горчаков с вещмешками за спиной двинулись в южном направлении. Через некоторое время бригаду лазовцев поглотил лес. Острое чувство одиночества нахлынуло на разведчиков. Мучительно труден был их путь, но как бы там ни было, они шли в указанный командованием фронта район действий. Там и встретили отряд особого назначения, о котором говорил Батя.
В штабе Западного фронта над топографической картой, разрисованной красными и синими условными значками и линиями, указывавшими обстановку в полосе боевых действий фронта, склонились пожилой полковник, начальник разведотдела, и майор, докладывавший ему только что полученные радиограммы от разведгрупп.
— Кому же предлагаете поручить контроль за брянским узлом? — спросил полковник, оторвавшись от карты.
— Кондору.
— Кондору? Это Ситников, кажется, помощник командира спецотряда, действующего в районе Клетни?