И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
И тут обломок ржавого желоба, который вполне можно было бы использовать в качестве решета или дуршлага, достиг, наконец, края крыши, к которому толкала его бесцеремонная картофелина, и хотел уже отправиться в последний путь в бурые заросли сухой лебеды у стены родного сарая…
Но дорогу ему и его приятельнице картошке преградила голова командира фуражиров.
«Дзень!» сказал желоб, «Шмяк!» сказала картошка, «Все сюда!!!..» — сказал офицер, и вся компания приземлилась в грязь, офицером вниз.
Немного
Но всё кончилось хорошо.
Офицер, размахивая во все стороны мечом и пиная перед собой воздух ногой, сумел продержаться до подхода подкрепления.
Приход подкрепления напугал незримого, но доказавшего свою опасность врага, и тот исчез, как Снегурочка в хлебопекарне.
Пашка, уткнувшись в коленки, давился и кис от беззвучного смеха за своей бочкой.
Дело было сделано.
Оставалось только ждать, кто первый.
Первыми успели закончить погрузку краденного умруны.
Довольным взглядом окинув гору мешков и бочонков с мукой и крупой, громоздящихся на всех трех коврах повышенной грузоподъемности, офицер пристроил сломанный замок обратно в петли на двери разграбленного склада, чтобы, когда они вернутся сюда в следующий раз этой ночью, всё выглядело как и должно и ни один случайный прохожий не поднял тревогу [189], занял свое место на головном ковре и дал команду на взлет.
Один за другим, три ковра тяжело оторвались от земли…
В переулке послышался топот множества ног, явно оказавшихся в этом заброшенном ночью районе города не просто так, и звон железа.
- Вон они, вон они!..
- Стой!..
- Держи их!..
- Лови их!..
Но ковры уже были вне пределов досягаемости даже самой длинной алебарды в руках даже самого высокого дружинника.
Самое время позлорадствовать перед тем, как оставить этих бедных людей бушевать и кипеть в собственной желчи на грязной темной улице, решил офицер.
Не всё им нас бить.
- Ну, что, проспали, вояки–забияки? — свесил голову в рогатом шлеме, однажды сегодня уже спасшем ему жизнь, самодовольный рейдер. — Ну, давайте! Покричите, попрыгайте, повопите!.. Дармоеды! Идите лучше похвастайте вашему командиру, как вы прохлопали полторы тонны хлеба и овса! Из–под носа у вас их увели, из–под самого вашего сопливого носа! Нате, утритесь!..
И вниз с флагманского ковра полетела какая–то грязная тряпка.
- У–у–у–у, гады!!!.. — взревели дружинники, но разве их, супостатов, теперь достанешь…
- Валите, дрыхните дальше, бестолковый сброд! Ждите нас утром, открывайте ворота! Пока! — помахал им на прощанье рукой в кожаной краге офицер и выкрикнул
Дружинники бессильно взвыли, потрясая бесполезным оружием, как вдруг над их головами раздался треск.
Многоголосый треск, если быть точным, сопровождаемый испуганным воплем только что насмехавшегося над ними голоса и бомбардировкой крыш и проулка мешками, бочками, шестоперами, умрунами и офицером.
- Ага!!!.. — мстительно возопили лукоморцы, и с алебардами и веревками наперевес бросились собирать посланный небесами урожай.
- Марфа с вами? — выскочил из–за угла худощавый парнишка в овчинном малахае и с колчаном.
- Пашка?.. — донеслось откуда–то сверху.
- Тетка Марфа!.. Я здесь!..
- Пашка, ты цел, поросенок? — с беззвездного неба на освещающего весь квартал своей счастливой улыбкой охотника обрушилась ведьма из Пятихатки. — Что ты с ними сделал? Не ври, я знаю, это твои штучки!..
- Да ковры им прорезал вдоль шва, так им и надо… — отмахнулся стрелок, схватил ведьму за руку и быстро потянул вместе с метлой, как шарик на веревочке, к взломанному сараю. — Иди, тетка Марфа, посмотри: они, подлецы, кажись, сторожа порешили! Но, может, жив еще?..
- Я его посмотрю… не беспокойтесь… я всё с собой прихватил… — задыхаясь и отдуваясь, откуда–то из темноты выскочил чернобородый мужичок с мешком, подписанным корявыми красными буквами на фоне белого круга «ЛАЗОРЕТ» и рысью помчался к складу.
На бегу он оглянулся и крикнул:
- Больше раненых нет?
- Если эта костяная морда прямо сейчас не слезет с фонарного столба — точно будут, — донеслось насмешливо–сердитое откуда–то из темноты.
- Будут — приноси… — выкрикнул чернобородый и скрылся в просторах разграбленного склада.
- Принесу уж я гада… вперед ногами… — прорычал уже другой голос, раздался тонкий вскрик и звук падающего в застывшую грязь тела [190].
- Вот то–то, — одобрительно рассмеялся первый голос, и отряд, видя, что финита ля комедия, занялся связыванием философски дожидающихся своей очереди умрунов и сбором отбитого добра.
- Ну, ладно, мужики, — солидно кивнул мальчишка. — Если вы тут — я спокоен. А мы тогда полетели.
- Куда?
- Так еще ведь не утро, — неспешно, как взрослый, развел он руками. — А наше дежурство до восхода. От нас сегодня ночью зависит весь город!..
* * *
- …Смотрите, смотрите, он опять летит!.. — отчаянным стенанием пронеслось над стеной оповещение о воздушной тревоге, и защитники, побросав всё, похватали луки и арбалеты и, задрав головы, устремили взгляды в медленно приближающееся грязно–зеленое пятно, постоянно меняющее очертания.