И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ
Шрифт:
Пока Иванушка пытался растянуть коченеющие губы в стеклянную улыбку и придумать что–нибудь если не полезное, то хотя бы подбодряющее, Агафон заговорил первым:
- А… ак–кулы… зд–д–д–десь… есть?.. — сформировал губы в слова чародей.
- Т–ты… ч–что… К–какие… ак–кулы… — закачал головой Иван.
- К–какие т–тебе… в т–такой х–холодной… в–воде… ак–кулы… с–сынок… — от такого вопроса очнулся даже дед Зимарь. — Р–разве… т–только… в… в шерсти…
- Т–таких… ак–кул…. н–не… — продрожал Иванушка и вдруг
- Что? — не понял дед.
- П–про ак–кул. В ш–шерсти.
Старик резво повернулся — так, что чуть не согрелся — и вперился взглядом туда, куда не отрываясь смотрел царевич.
Прямо на них, медленно, но неуклонно, с самой границы света и тьмы, надвигался косой черный плавник над серебристой шерстяной спиной.
- Все залазим на ковер!!! — наконец, до царевича дошло, что то, что он видит — не плод его обмороженного воображения, а несколько сотен килограммов мускулов, зубов и большой пустой желудок — и первый последовал своему приказу.
Старик — за ним.
- Я… н–не м–могу… — простонал Агафон. — П–пусть… ест…
- Держись обеими руками!
- Н–не м–могу… Т–там… м–мешок…
- Брось!..
- Н–н–н–н…
- Дедушка, тащите его! — Иван вытянул с хлюпом из ножен меч и взял наизготовку факел.
Больше у них все равно ничего не было.
Черный провал бездонной отверстой пасти неотвратимо надвигался прямо на них.
«Какая она огромная…» — с тоской подумал Иван. «Жесткая шерсть… Шкура толстая… Мечом ее не прошибешь… Тут магию надо… Да где же ее взять…»
И он, в тот самый момент, когда акула уже хотела защелкнуть свои челюсти на ковре и на изрядном куске Агафона, загнал отчаянно, как копье, ей в глотку факел.
Возможно, первый раз в жизни акула пожалела, что рыбы не умеют говорить.
Она яростно клацнула зубами, перекусывая палку у самой руки отпрянувшего Ивана, извернулась всем телом, чуть не накрыв своей длинной, мерцающей в свете подоспевшей к самому интересному луны, тушей людей и винтом ушла в глубину, подняв волну, которой едва снова не смыло в ледяную воду только что кое–как вытянутого на ковер специалиста по волшебным наукам.
- Ага, съела! — радостно взмахнул мечом Иван.
- Теперь тебя изжога–то помучает! — злорадно хихикнул дед Зимарь, потирая руки — то ли от радости, то ли от холода.
- А ну, кто тут хочет рыбки жаре… ной, — Иван осекся, как волной ледяной окатило. — Она возвращается.
Акула, развернувшись где–то за гранью видимости, неслась на жалкую кучку людишек посреди чернильной воды как самонаводящаяся торпеда возмездия.
С первого взгляда на нее становилось ясно, что если раньше съесть эту троицу, внезапно очутившуюся посреди ее озера, было вопросом аппетита или его отсутствия, то теперь это стало делом принципа.
Надвигающаяся
Первым опомнился дед Зимарь.
- Ковер, вверх, вверх, вверх!!!..
И ковер, как диплодок из асфальтового озера, стекая ручьями черной жидкости и борясь с неоткрытым еще, но уже навязчивым поверхностным натяжением, медленно стал подниматься вверх.
Акула, клацнув всеми своими тремястами зубами — кошмар стоматолога — чуть пониже безвольно свисающих ног волшебника, пронеслась мимо.
- УР–РА–А–А!!! — раздался громовой лукоморский клич над черной гладью озера.
- Ур–р… — представителям прочих народностей подхватить его не удалось.
Ковер, повисев задумчиво в воздухе несколько секунд, также тяжело, как поднимался, опустился обратно на поверхность воды.
И акула снова пожалела, что рыбы не разговаривают.
Уж она–то бы этот клич поддержала сейчас с удовольствием.
Но вместо этого она смачно изобразила хвостом фигуру высшего подводного пилотажа и быстро пошла на третий — последний заход.
Теперь у ее увертливого позднего ужина (или раннего завтрака?) вариантов не оставалось.
Но оставался специалист по волшебным наукам.
Так и не решив, что ему сначала сделать — утонуть или замерзнуть, Агафон меланхолично оторвался от созерцания своей невеселой дилеммы и решил разлепить сомкнувшиеся уже навечно, как он полагал, очи и посмотреть, из–за чего там у внешнего мира разгорелся такой сыр–бор.
И первое, что он увидел — гигантскую разверстую пасть повышенной зубастости с горящим в глотке огнем, несущуюся прямо на него.
Агафон заорал, хотя еще мгновение назад мог поклясться своей быстро подходящей к концу карьерой волшебника, что сил у него не осталось даже на шепот и, размахнувшись, зашвырнул свой драгоценный мешок в эту пасть, прямо в огонь.
Акула подавилась, закашлялась, отхаркивая волшебное пламя, попыталась выплюнуть бесценный мешок чародея, но он зацепился за третий ряд клыков, и ей больше ничего не оставалось делать, как раздраженно впиться в него всеми имеющимися в наличии зубами и попытаться разжевать…
Раздался взрыв.
Иванушке снилось, что он снова лежит на стеллийском песочке у моря, и раскаленное добела солнце старается — наяривает, чтобы прожарить его до костей, чтобы хватило тепла до конца самой длинной и суровой лукоморской зимы…
Но ведь они только что тонули в ледяных водах какого–то не отмеченного ни на одной карте горного озера в стране Костей!..
Это приснилось, наверное, в кошмаре… Сейчас он проснется, и гости на свадьбе Мими и Ирака посмеются над ним, что он опять забыл надеть шляпу и снова обгорел…