И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

Багдерина Светлана Анатольевна

 - С пятнадцати годов, ваше царственное величество.

 - Чем занималась?

 - Чем хозяин прикажет, ваше царственное величество. Полы помыть, постирать, прибраться…

 - Ты самому царю Костею до этого прислуживала?

 Находка вздрогнула, оглянулась, как будто ожидая, что царь Костей выскочит из–под кровати или из–за угла только от упоминания своего имени — но никого не было.

 - Нет, ваше царственное величество, у него другие служат, а я раньше у господина советника служила.

 - У этого? У Зюгмы?

 - Нет, ваше царственное

величество, у старого, у господина советника Чернослова.

 - А что с ним сейчас?

 - Не известно мне то, ваше царственное величество. Несколько дней назад пропал, как его и не было, а вот вместо него господина Зюгму и назначили его царственное величество. А у него своя служанка убирается, вот я все это время без работы просидела — в казармах подметала, на куфне посуду мыла, в калидоре окна протирала — не знаю, с чего вдруг, потом меня в прачечную послали работать…

 - Короче, пробездельничала, — хмыкнула Серафима.

 - Истинно верно, ваше царственное величество.

 - А сама ты из местных будешь? Из костеев?

 - Царства этого, ваше царственное величество, только не из костеев, а из октябричей.

 - Из… кого?..

 - Из октябричей, ваше царственное величество. Наши края по реке Октябрь раскинулись, и всех жителей поэтому октябричами прозывают. Дети Октября, то есть. Это духа–покровителя реки нашей так звать. А сами мы из деревни Октябрьской. Что на Октябре стоит, значит. Большая деревня у нас. Сорок дворов и лавка.

 - А есть и маленькие? — удивилась царевна.

 - Да сколько угодно, ваше царственное величество. И десять дворов, и тридцать, а чаще — двадцать. Много их по нашим лесам да горам раскидано. Где приток Октября — там мы и селимся. А край наш ручейным еще кличут. Ручьев в наших лесах — страсть, ваше царственное величество. Есть еще речки в горах, но их поменьше будет, а вот в лесах… Ручьев там самое раздолье. Иной со среднюю речку шириной будет, когда к батюшке–Октябрю подходит. Красивые у нас края, ваше царственное величество. Душевные…

 Серафима окинула взглядом косу Находки и спросила:

 - А что, Находка, вы все, октябричи, такие красные?

 - Все, ваше царственное величество. По этому нас и отличают. Те, кто на севере, костеи чистокровные, те черненькие. А мы — рыжие, стало быть.

 В голову царевне, кажется, вдруг пришла неожиданная мысль, и она задумалась, морща лоб и так и этак поводя головой. Но понятнее эта мысль отнюдь не становилась, и она сдалась.

 - А вот скажи, Находка, если мужчина — то его октябричем назовут. А женщину из ваших как правильно называть?

 - Октябришна, ваше царственное величество.

 - А ребенка?

 - Октябренок, конечно. Дитя Октября, значит.

 - А почему вообще называется «Царство Костей»? Интересное такое название. Непонятное.

 - А потому что резьбой по кости местные прославились, ваше царственное величество. Тут костей древних чудищ в земле — просто тьма–тьмущая. Старики бают, ваше царственное величество, раньше

они тут только и жили, людей не было, и все дрались промеж себя. И выживали у них только самые огромнущие. И с каждым годом они все больше, и больше становились, пока не остались только такие громаднущие, что их и земля держать перестала. Вот они под землю и провалились, ваше царственное величество, и все кончились. Копни мужик картоху сажать — кости этих чудищ из земли и полезут. Вот ихние рога или бивни находят костоломы, отламывают от остального шкелета, костерезам продают, а те картины всякие из них режут. Или фигурки. Красота получается — неописуемая! Аж как живые, токмо не шевелятся!

 - А что, царь Костей долго ли уже вашей страной правит?

 - Пятьдесят годов уж как правят. Как старый царь померли, так его царственное величество и правят, ваше царственное величество.

 - А старого царя вашего как звали?

 - Нафтанаил Третий Злосчастный, ваше царственное величество. Сын Аникана Четвертого Ученого, да будет земля ему пухом.

 - Давай присядем, Находка, — Серафима подвинула служанке один стул, на второй села сама. — В ногах правды нет.

 - Я постою, ваше…

 - Садись, милочка, садись. С царственным величеством спорить нельзя. Особенно с нашим, — царевна ухмыльнулась, хитро глянув на Находку.

 Девушка в первый раз робко улыбнулась — правда, одними губами — и села осторожно на краешек стула, словно ожидая подвоха.

 - Да ты по–хорошему садись, милочка, — подбодрила ее Серафима, но та только головой закачала:

 - Нет, не невольте, ваше царственное величество, тут красота такая невиданная–неслыханная, аж очи слепит, блестит все, сияет, а у меня платье пыльное, руки немытые — неровен час, что запачкаю, — замахала руками она.

 - А мое царственное величество приказывает хорошо садиться, — опустила твердо кулак на коленку Серафима.

 - Ну, раз ваше царственное величество приказывает… — Находка чуть подвинулась, разгладила складки платья на коленках, положила перед собой руки и выжидательно взглянула на царевну.

 - Ну, вот теперь сели рядком, и потолкуем ладком, — развела руками Серафима. — Я в ваших краях впервые, Находка, многого не знаю, а надо. Поэтому отвечай, не таи ничего. Отчего умер ваш старый царь?..

 

 

 

 Допрос–расспрос служанки продолжался почти до четырех часов утра — Серафима поняла это по гулкому четырехкратному «бому», огласившему замок как раз тогда, когда она только начала засыпать в своей кровати. Выдворенная из царства предутренних грез, царевна приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не разбудили ли куранты и Находку, и первое, что она увидела при свете одинокого ночника — служанку, стоящую перед зеркалом.

 Девушка стояла близко–близко к его холодной гладкой поверхности, улыбалась, как человек, которому только что вырвали без наркоза давно и усердно болевший зуб, и тихонько гладила свое отражение. На щеках ее блестели слезы.