И уйти в закат
Шрифт:
Наверное, с точки зрения Джеремайи Питерса, проповедника, стремящегося расширить свою аудиторию, это было нелепо, но техасские бизнесмены почему-то не хотели видеть в своей среде случайных людей. Я уже собиралась расплакаться и вернуться к Грегу (на самом деле я прикидывала, на кого из охранников прыгнуть в первую очередь), когда за моей спиной снова вырос специальный агент Джонсон.
— Вот ваше приглашение, мисс, — сказал он. — Вы обронили.
Я посмотрела на бейдж, на котором красовалась какая-то вымышленная фамилия и фотография той тридцатилетней тетки, которую я теперь вижу в зеркале, мило (и
Обыскивать меня на предмет оружия они не стали.
Это ж Техас.
Когда я вошла внутрь, проповедь уже началась, и Джеремайя Питерс изрекал в микрофон милые сердцу любой домохозяйки банальности. Что-то про мир во всем мире, любовь, согласие, относись к своему ближнему так, как ты бы хотел, чтобы он относился к тебе (что вообще бред, потому что у людей могут быть совершенно разные вкусы), и всякое такое прочее.
Я прошла в зал, нашла свободное место около стены и прислонилась к ней плечом.
И сразу же заметила нечто странное.
Вопреки моим ожиданиям, техасских бизнесменов проповедь заинтересовала. Я-то думала, что они будут слушать вполуха, ну вот как я, смотреть вполглаза и лениво переговариваться о чем-то своем в ожидании, пока эта тягомотина закончится, но они прямо-таки внимали. В зале была тишина, прерываемая лишь легкими шорохами, когда кто-то кивал в такт мыслям Питерса. Несколько человек записывали лекцию на телефоны. Несколько предпринимателей (и это только в моем поле зрения) и вовсе прослезились.
Поведение публики настолько не вязалось с набором банальностей, которые нес проповедник со сцены, что я даже заподозрила устроителей конгресса в коллективном розыгрыше, который они решили устроить для Питерса.
С какой-то непонятной мне целью.
Но люди выглядели достаточно искренне. Пожалуй, в Далласе не найти такого количества безработных актеров массовки, чтобы они могли заполнить этот зал.
Возможно, подумала я, дело не в том, что он говорит, а в том, как. Я прислушалась повнимательнее. Голос у Питерса был вполне обычный. В смысле, громкий, пропущенный через динамики, хорошо поставленный приятный голос какого-нибудь ведущего прогноза погоды с местного канала. Он не пробирал до мурашек, не вызывал никаких мистических вибраций, он просто говорил слова, и эти слова почему-то западали людям в душу. Даже профессиональные телохранители слушали его, раскрыв рты.
Все слушали и внимали, и впитывали мудрость, которой в этих речах даже не пахло.
Все, кроме меня.
Может быть, ТАКС знало об этом эффекте, и именно поэтому агенты отказывались сюда заходить?
— … и тогда этот человек понял, что все, что ему было нужно для счастья, у него уже было. У него было хорошее здоровье, красивая жена, умные и любящие дети, прекрасный дом с уже почти выплаченным ипотечным кредитом, комфортная машина и интересная работа. У него было все, для счастья, но он не был счастлив. И знаете, почему? Потому что ему все равно не хватало одного элемента. Нематериального, и, на первый взгляд, не такого уж и важного, элемента, о котором не говорят в новостях и почти не снимают фильмов…
Вообще, с таким текстом можно было продавать все, что угодно. Трансгендерный переход, новые пылесосы «Кирби»,
— … именно! — провозгласил он. — Вы совершенно правильно поняли, что я говорю о вере!
Я зевнула.
Этой ночью я проспала всего несколько часов не потому, что мне не хотелось, а потому что я боялась засыпать и старалась всячески оттянуть этот момент при помощи кофе и энергетиков. Но усталость в конце концов взяла свое, и где-то в четыре утра я отключилась, и тогда мне уже было все равно, проснусь ли я собой или кем-то еще.
И хотя я проснулась (точнее, меня разбудил проникший из смежного номера Грег) почти не отдохнувшей, это все еще была я.
Грег, очевидно, тоже не был уверен до конца, потому что сначала задал мне несколько контрольных вопросов, а лишь потом выдохнул с облегчением.
— Но я не говорю о вере в какой-то всемогущий и непостижимый сверхразум, существующий непонятно где, и я не говорю о вере в древнего мудрого бородатого старца, сидящего на облаке, — продолжал гнуть свою линию Джеремайя. — И теперь вы спросите меня, братья и сестры, о какой же вере я говорю. О той вере, что изменит вашу жизнь раз и навсегда, стоит лишь вам впустить ее в свое сердце. О той вере, для которой нет ничего невозможного! О той вере, что способна творить чудеса!
Я подумала о том, что сейчас прямо-таки идеальный момент для начала «шоу исцеления», и не ошиблась.
— И прежде, чем я продолжу, давайте я продемонстрирую вам некоторые из этих чудес! — сказал Джеремайя Питерс.
Он подал кому-то знак и на сцену выпустили первую порцию инвалидов. Это были те самые колясочники, что привлекли мое внимание в лобби.
— Расскажи, что с тобой случилось, брат, — обратился Питерс к первому из колясочников.
— Я сломал позвоночник, когда катался на лыжах в Аспене, — ответил колясочник. — Это произошло двенадцать лет назад, и с тех пор нижняя половина тела у меня парализована.
— Веришь ли ты, что когда-нибудь снова сможешь встать на ноги?
— Врачи говорят, что на это нет ни единого шанса.
— Нет! — широким жестом Питерс отверг мнение специалистов в сторону. — Я говорю не о врачах. Врачи — это муравьи, случайно забравшиеся под капот автомобиля и копошащиеся там, но муравьи не способны постичь принцип работы двигателя внутреннего сгорания. Врачи — это нейросети, компилирующие результат из уже известных фрагментов, но они не способны написать симфонию. Речь сейчас идет не о врачах, брат, а о тебе. Веришь ли ты, что когда-нибудь снова сможешь встать на ноги?
И Питерс снова поднес микрофон к лицу инвалида.
— Наверное, я должен был бы ответить «да», — сказал тот. — Но я не уверен…
— Ты не уверен, брат?
— Нет…
— Итак, братья и сестры, он не уверен! — провозгласил Питерс. — Он не уверен, потому что вера его слаба, но здесь и сейчас это не имеет никакого значения и не может помешать его исцелению, ибо я верю в то, что он снова сможет ходить, и моя вера сильна и безгранична, и ее хватит на всех! Сейчас я поделюсь с этим человеком своей верой, и вы узрите, что она на самом деле может творить чудеса!