И век и миг... [Стихотворения и поэмы]

Исаев Егор Александрович

3

И я иду в его зарю И, подойдя, благодарю За приглашенье в летний полдень, За свет, которым он наполнен, За то, что он живой такой… И я прилёг, прильнул щекой К нему, Как к печке русской дома… И слышу вдруг, как через дрёму Совет мне кто-то подаёт: — Ты встань и постучись в омёт. И я не пренебрёг советом. Встаю, Стучусь, Как будто это И в самом деле чей-то дом. А раз есть дом, То в доме том Должны же быть и домочадцы. Чего бы к ним не постучаться? Стучусь. И сам себе не верю: Передо мной раскрылись двери. Мол, раз уж надо — заходи И всё, что сможешь, огляди.

4

И я вошёл в омёт. Да только Где тут хоромы? Где светёлка? Таких тут и в помине нет. Тут не хоромы — целый свет. Но свет не то чтобы всевышний, Как белый наш, а летописный, Бестеневой, Упавший ниц, Как тот, с пергаментных страниц. И не такой уж чтобы светлый. В нём что-то есть не то от пепла, Не то от праха что-то есть, — Такой он запредельный весь.

5

Зато

вокруг всё то же поле, Но в нём — другое время, что ли? — Не те косилки, Трактора… В разгаре страдная пора Косьбы и сенозаготовки, — Там грабли вон, а тут литовки Вонзились в жаркие валки… А бабы где? Где мужики? И сразу стало сердцу трудно: Покос в степи, а так безлюдно. Такого тут не может быть. Кому-то ж надо подсобить. И я, невольно озираясь, Тревожным взглядом упираюсь То вон в ходки, то в хомуты, То в ту вон, полную воды, Дубовую сырую кадку… Ну что за чёрт — и тут загадка, Хоть самого себя кляни!.. И вдруг — ах, вон где все они! — В лесопосадке всей бригадой — Увидел их, и сердце радо — Сидят косцы-здоровяки: Швытковы, Шпаки, Рудяки, Чинилины и Ивановы, Кондрашины и Острецовы… Безусые, но не юнцы, Плечом и статью — молодцы, И все едят сливную кашу, И все молчат. А что тут скажешь? Обед, брат, он и есть обед. Но почему здесь женщин нет, Красавиц, в ком души не чаю? Меня такое удручает. Ни кротких нет, ни озорных. Ну а какой покос без них? Без них покоса не бывает, Без них охота убывает Валки валить до той межи. А целоваться с кем, скажи? Но факт есть факт. А в чём причина? — Об этом лучше знать мужчинам. Но те сидят себе, молчат Про жён своих и про девчат. Вдруг обожгла меня забота: В их лицах что-то есть от фото Тех давних, довоенных лет… Какой-то запредельный свет. Но я беспечным быть стараюсь, К ним подхожу и улыбаюсь Безмолвным землякам своим, И — здрасте! — говорю всем им. А Рудяку поклон особый: — Как поживаешь, дядя Стёпа? — И отдаю ему поклон, Как старшему из всех, а он… А он, как эхо из окопа: — Какой тебе я дядя Стёпа? По возрасту — ты дядя мне, А по своей по седине Нам всем сойдёшь и за папашу. Ты лет на сорок всех нас старше. Не веришь? Зеркало бы дал, Да бабой я ещё не стал. Так и сказал, как подытожил. А у меня мороз по коже От слов, не ясных мне вполне. — А что сказать твоей жене, Такой хорошей тёте Нюре? — А то скажи, что вот покурим, Докосим клевер и — придём.

6

В лицо ударило дождём, — И я открыл глаза, опомнясь: Была уже сырая полночь, Шёл туч растрёпанный свинец. И только тут я наконец Пришёл в себя И сердцем понял: Какой же верой я наполнен В то, что они ещё живут, — Докосят клевер и придут. Придут в конце моей строки Всем похоронкам вопреки.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ ЧАС

1

Есть, есть он, двадцать пятый час, Не в круглых сутках есть, а в нас, Есть в нашей памяти о тех, Кто под траву ушёл, Под снег, Ушёл за свой последний след Туда, где даже тени нет. И всё ж, я уверяю вас, Он в междучасье есть, тот час, Есть в промежутке том, куда — Что сутки! — целые года Вмещаются, как смысл в слова, И где особенно жива, И где особенно одна Земля от высших сфер до дна, Одна с утра и до утра, От общей массы до ядра Мельчайших атомов-частиц, От скорбных до весёлых лиц Одна на миллиарды нас.

2

И вот как раз в тот самый час — Не знаю, явь ли это, сон, — Но с пьедестала сходит он, Тот вечной памяти солдат, Из бронзы с головы до пят, И верность подвигу храня, Девчонку ту, что из огня Он вынес много лет назад, Баюкая, несёт в детсад Сквозь Трептов-парк… И там, В саду, Укладывает спать в ряду Других ребят — о том и речь — А рядом с ней кладёт свой меч, Тот самый, коим искромсал Громаду свастики, а сам Тем часом — всё по форме чтоб — Пилотку уголком на лоб Хотел подправить, да забыл, Пилотку ту осколок сбил Ещё тогда, тогда, тогда… Года — как за грядой гряда. Уж скоро вечность будет, как Сюда пришёл он, в Трептов-парк, Из тех обугленных равнин. В одном лице — отец и сын, В одном лице — жених и муж, В одном родстве на весь Союз. Оплакан всеми и любим, Пришёл и встал, неколебим, На самый высший в мире пост Лицом и подвигом — до звёзд.

3

И вдруг… В горах ли что стряслось. Земная отклонилась ось, Подвижку сделал континент? А может, просто в тот момент Он сам — что тоже может быть — Такой телесной жаждой жить Проникся с головы до ног. Что, хоть и бронзовый, не мог Он не пойти домой к себе, Чтоб там размяться на косьбе, Чтоб там во сне, как наяву, Обнять жену свою — вдову, Детей, внучат своих обнять, А если мать жива, И мать Обнять И далее идти, Чтоб службу памяти нести, Везде — мосты ли, не мосты — Узнать: На месте ли посты, — И каково стоится им, Друзьям-товарищам своим, В граните, В бронзе, Здесь и там, По деревням, по городам?.. И не забыть зайти притом И в дальний тот, и в ближний дом, Зайти на боль от старых ран И — с ветераном ветеран — Побыть, Горюючи, любя. И взять отчасти на себя, На свой на бронзовый магнит, Ту боль, что столько лет болит, Взять, как берёт громоотвод.

4

Что ж, и такой вот поворот Возможен здесь. Но в этот раз Он от берлинских новых штрасс, Стараясь больше

по прямой, Не на восток идёт, домой, А на заход — в ту сторону, Откуда ох как он в войну, На том пожаре мировом, Подмоги ждал в сорок втором. Ждал: «Да когда ж он, второй фронт?!» Ждал год, Ждал два, Ждал третий год. А если кровью мерить — век. Зато когда второй Дюнкерк Назрел в Арденнах, он не ждал И миру мир принёс не в дар, А в память, чтоб его сберечь. Об этом, собственно, и речь. И в этом смысл всего того, Что так встревожило его Теперь. И он к Па-де-Кале Идёт не как скала к скале, А к человеку человек. Всё тем же курсом — на Дюнкерк, Всё с тем же чувством, как тогда… Года — как за грядой гряда, Шаги — как за волной волна. Поводырём ему луна И голос всех отважных, тех, Кто под траву ушёл, под снег Там, на второй передовой.

5

И вот уж голос их травой Восходит у его сапог: «Спасибо, что тогда помог И что пришёл сюда сейчас. Остановись, послушай нас, У наших надмогильных плит. Не всем же бронза и гранит, Не всем же память во весь рост, Лицом на зюйд, на вест, на ост. Не всем, поскольку знаем: всем В пределах наших двух систем Не хватит камня и литья, Чтоб нас поднять из забытья, А хватит — тесно будет им От нас, загубленных — живым, Так много здесь погибших нас, Парней, шагнувших за Ла-Манш, Но трижды больше ваших Там — По всем дорогам на Потсдам. Да что там трижды — во сто крат. Спасибо вам за Сталинград, За Курск, за Днепр, За встречный тот Удар с привисленских высот. Когда б не вы — нам всем — каюк! Вот почему ты вправе, друг, Стоять, как ты сейчас стоишь, Чтоб Лондон видел и Париж, Чтоб запад знал И знал восток, Какой ты памятью высок, И что тебе ещё расти. Пусть будет так. Но ты учти, Нам тоже не одни холмы. Мы — прах не просто, Почва — мы. Ты — у вершин, Мы — у корней. Тебе — видней, А нам — больней И тяжелей день ото дня. Кто там сказал: „В тени огня“. Кто там сказал: „В тени ракет“. Да будь он трижды президент, Безумец он. Иди к нему И подскажи его уму: В такой тени, В огне таком, Чуть что, всё небо кувырком, И вся Земля, как головня. В предчувствии того огня Болят все кладбища — скажи — Окопы все и рубежи, Болят на весь двадцатый век, Как перед бурей у калек Болят обрубки ног и рук… Нельзя, скажи, на третий круг, За крайний край, за Рубикон Нельзя! И это — как закон, Как просьба всех корней и губ. Квадрат огня, теперь он — куб, Теперь он больше, чем сама Земля, И больше, чем с ума Сойти — сойти за ту черту, Где бездна ловит пустоту, Где шар земной — как не земной, Не шар — а череп под луной. Летит — безбров, безглаз, безнос. И — не червя… Такой прогноз Прими как SOS, как наш набат, Опереди крылатый ад И упреди как наш посол. А явь ли это или сон? — Не так уж важно. Важен мир, Как первый твой ориентир, Держись его по ходу звёзд. Тебе опорой — лунный мост С материка на материк, Иди давай, иди, старик, И твёрдо знай: не подведёт…»

6

И — представляете — идёт! В одном лице — отец и сын, Всем исполинам исполин, В одном лице — жених и муж, В одном родстве на весь Союз. Идёт над бездной, Под луной. Четыре ветра за спиной В порыве парусных веков — Походка легче облаков, И ход стремительней луча, А сбоку правого плеча, На удаленье небольшом Звезда полярная с ковшом По ходу вечности на вест Перстом указывает: есть, Есть, есть он, двадцать пятый час! Уже давно фонарь погас На башне Эйфеля, давно Биг-Бен дозорное окно Не поднимал из-за спины И сам давно сошёл с волны… И вот уж, вот — левей, правей — Под своды бронзовых бровей Вплывает мощно берег тот… Солдат честь флагу отдаёт По форме всей и лишь потом Спокойным шагом входит в дом, Опередив на шаг рассвет: «Прошу прощенья, президент, Что рано потревожил вас. Такой уж, извините, час — Час памяти. А кто я есть, Как видите, из бронзы весь, И никаких таких камней Вот здесь, за пазухой моей. Я — чрезвычайней всех послов И с вами говорю со слов Не только наших — ваших всех, Кто под траву ушёл, под снег, Ушёл за всех живущих вас. Я двадцать миллионов раз Там, в полосе военных лет, Убит. А это, президент, Не просто цифра в семь нулей. Представьте в памяти своей — За миллионом миллион — Всех тех, кто был испепелён, Расстрелян иль ушёл ко дну… Представьте всех по одному, Не в общем свете бытия, А как своё в момент бритья Лицо, И где-то за лицом Себя представьте мертвецом Все двадцать миллионов раз. Представьте: землю рвёт фугас. Не чью-то там, а вашу, Здесь, И кровь течёт фронтально, взрезь. Ни чья-то там, ни где-то там, А тут, по этим вот цветам, Течёт и вдоль и поперёк… Представьте: Хьюстон и Нью-Йорк Лежат в руинах, как тогда Лежали наши города, Не два — а сотни городов. Представьте: миллионы вдов, Как муж, Как детям их — отец… И перестаньте ж наконец Перед лицом моей страны Махать во имя Сатаны Ракетно-ядерным крестом… Я не один прошу о том. То — просьба всех корней и губ: Квадрат огня, теперь он — куб, Теперь он больше, чем сама Земля, И больше, чем с ума Сойти — сойти за ту черту, Где бездна ловит пустоту, Где шар земной как не земной, Не шар, а череп под луной, Как с плеч, летит сквозь чёрный ад. То просьба ваших же солдат, Тех, что в Европе полегли От родины своей вдали. Внемлите им как президент. А сон ли это или нет? — Судите сами. Мне пора».