И вот настало Рождество
Шрифт:
Потом обсудили ее новый гель для душа. Она обожает ягоды, поэтому, естественно, обязана была мне набрать и рассказать, что купила сегодня ежевичный гель и что пахнет он восхитительно. Я пообещал, что, если увижу в Донеголе гель с запахом ежевики, обязательно ей куплю.
Потом она спросила, скучает ли по ней Макс. Слышал ли я что-нибудь от Ребекки. Сказала, как была бы рада, если бы Рождество Ребекка провела со мной.
Боже, а как бы я был этому рад.
Надеюсь, я не слишком эгоистичен. Пожалуй, слишком.
Я обожаю Хелену. Но просто мне нужно сейчас
Даже не так. Я просто хочу остаться в тишине и обдумать все повороты судьбы, которые привели меня сюда. Как до этого дошло? Что я в Донеголе встречаю Рождество со своей собакой? Как моя, казалось бы, идеальная жизнь превратилась в такую?
Я скучаю по дочери. По ощущению того, как ее ладошка лежала в моей руке, как она смотрела на меня снизу вверх. По тому, как забирал ее из школы и слушал, как прошел ее день. Скучаю по истерикам и тому, как она заявляла матери одно, а мне – другое, чтобы получить желаемое.
Я хочу, чтобы она была в моей жизни.
Но эти желания, эти потребности отходят на второй план, когда вдруг заявляется хозяин коттеджа, Расти. Он выглядит смущенным и просит об одолжении. Всего на одну ночь, честное слово.
– Нет-нет, я совсем не против, – говорю я, чувствуя, как тянет в желудке и гудит голова. Лучше бы он, конечно, зашел внутрь: все тепло устремляется из коридора в открытую дверь, но он настаивает, что не может задерживаться.
– Я очень признателен, Чарли. – В его бороде запутались снежинки. – Мне так же неудобно от этой накладки, как и тебе. Ну, почти… Ты понимаешь, что я имею в виду.
Он и вправду выглядит очень виноватым.
– Если только на ночь, то уверен, мы справимся, – говорю я. Расти дует на ладони, пытаясь согреться. – Вы уверены, что не хотите зайти?
– Не могу. И так уже домой опаздываю.
– Ладно… Я осмотрелся тут, и ваша жена, конечно, права: домик на одного человека. Тут только одна кровать, так что я…
– Роуз настаивает, что поспит на диване, – твердо говорит он, и, кажется, он не в настроении спорить. – Она очень понимающая, и ей очень неловко, уверен, ты можешь себе представить. Я ей пообещал, что завтра машину починю, а если нет…
Он замолкает и смотрит через плечо, на пикап, где на переднем сидении сидит Роуз, уставившись в одну точку. Снегопад набирает силу. Я совершенно ничего о ней не знаю, но все же мне жаль ее. Снова.
– Все в порядке, на ночь ничего. Но после… – говорю я ему, но Расти выглядит как человек, которому так же сильно, как и нам, не помешали бы покой и тишина. – Слушайте, мы справимся. Совсем не проблема. Давайте помогу ей с багажом. Все в порядке, это всего на одну ночь.
Так и слышу снова в голове голос моей бывшей, Клод.
Да, помоги даме с багажом. Притворись, что все в порядке, хоть это не так. Ни за что не признавайся в своих истинных чувствах, Чарли. Не говори, что хотел один побыть. Твои проблемы не важны, только проблемы
Макс лает куда-то в сторону Роуз, и я вдруг замечаю огромный пушистый клубок, беснующийся рядом с ней на переднем сиденье.
Ох.
– Да, тут еще такое дело, вот, собака, – говорит Расти. – Слушай, я бы правда их поселил у себя, но если честно… Это меньшее из двух зол. Я прослежу, чтобы тебе все компенсировали. Сегодняшнего дня в чеке не будет. Ладно? Это всего на одну ночь.
– На одну ночь, – эхом отзываюсь я и подталкиваю Расти прочь от дома, в сторону машины и женщины, которая, я полагаю, так же сильно озадачена происходящим, как и я. Хоть я и пытаюсь это скрыть.
Знаю, что вообще-то я сам сегодня предложил нам остаться в коттедже вдвоем, но теперь, когда это и вправду случилось… Скажу только, что не так я представлял свой отдых. Особенно первый вечер. Я только собирался укладываться: растопил как следует камин, налил бокал красного вина и принял сложное решение выключить звук телефона, чтобы никто не беспокоил.
Ты сам виноват, Чарли. Так тебе и надо за то, что всегда пытаешься всех спасти. Таким на работе заниматься надо.
Я снова слышу Клод, и от этого еще сильней хочется избавиться от жалости к себе и достойно справиться с непредвиденными обстоятельствами, омрачившими начало отдыха.
– Простите меня, пожалуйста, – говорит мне Роуз, когда уезжает Расти, и мы вдвоем остаемся стоять посреди гостиной, наблюдая, как наши собаки осторожно принюхиваются друг к другу. Места немного, едва хватает для двух диванчиков, усыпанных подушками с цветочным принтом, кофейного столика со стопкой журналов и телевизора в уголке, расположившихся на отделанном старомодной терракотовой плиткой полу. – Я даже говорить не буду. Ни слова не произнесу, если вам так будет легче.
– Я не жду, что вы будете молчать.
– Мне просто надо отдохнуть и отогреться, Расти завтра починит мою машину, и я тут же уеду, – говорит она, пытаясь звучать беззаботно. – Притворитесь, что меня тут нет, если можете. Потому что я и сама в шоке от ситуации.
Притвориться, что ее нет. Как же. Она выглядит, словно прибыла из середины прошлого века, а вокруг нее носится огромная черно-белая собака.
– Вы голодны? – спрашиваю я, зная, что такого поведения ждала бы от меня покойная мать. – Я купил базовые продукты: рис, курицу, овощи. На сегодня точно хватит. Вы угощайтесь, а я пойду наверх, в спальню, чтобы не мешать.
На ней все еще то самое ужасно грязное пальто, которое, пожалуй, на этом этапе спасет уже только химчистка (если не мусорка), хотя выглядит оно очень дорого. Она кажется взъерошенной, и по ее тяжелому вздоху я понимаю: от ситуации ей так же тяжело, как и мне, если не больше. Я чувствую, что она переживает какие-то невероятные душевные терзания и пытается, как может, это скрыть.
– Я… Спасибо. Я не голодная, но спасибо, – говорит она, наконец снимая пальто. Наши глаза встречаются, и я вдруг вижу в этом мимолетном взгляде боль, засевшую в ней где-то глубоко.