И вот настало Рождество
Шрифт:
– Я как раз собирался что-нибудь приготовить, – снова говорю я. Кажется, будто она вот-вот заплачет.
– Я не буду, спасибо, – шепчет она. – Мне ужасно стыдно, что пришлось вас снова побеспокоить. Вы очень добры.
Мы стоим перед растопленным камином, где-то в отдалении тикают часы, снаружи шумит ветер, и темнота зимы в Донеголе укрывает все толстым одеялом. Роуз выглядит даже бледнее, чем прежде, и совсем не так уверенно, как при первой нашей встрече на обочине. Кажется, она не сильно младше меня. И что-то мне подсказывает, что она хотела побыть здесь одна так же сильно,
– Это особенное место, – говорит она, оглядываясь. – Вам здесь непременно понравится.
Я хочу поинтересоваться, бывала ли она тут раньше, но боюсь, что этот вопрос может напомнить ей о причине, по которой она сюда приехала, и спровоцировать эмоциональную реакцию.
Кажется, мы, даже если бы и старались, не могли бы выглядеть более непохожими друг на друга. Роуз яркая, цветная, но мыслями далеко отсюда. А я кажусь себе блеклым и приглушенным в серой футболке и джинсах, с чересчур отросшими темными волосами и босой. Если я рок-н-ролл, то она – свинг джаз, по крайней мере снаружи. Рядом с ней я чувствую себя даже неряшливей, чем обычно.
– Вы присядьте. Я повешу пальто, – говорю я, понимая вдруг, что должен был предложить это сильно раньше.
Она отдает мне пальто. Садится. Потом снова встает.
– Вы не будете против, если я схожу в душ? – шепчет она. – Я до костей продрогла. Видите ли, моя машина сломалась, и…
– Да, Расти рассказал, – перебиваю я, чувствуя по ее тону, что она уже устала об этом говорить.
Она виновато улыбается.
– Я просто… пойду помоюсь.
– Конечно. Ванная справа по коридору, но вода быстро становится холодной, имейте в виду, – говорю я, но она, кажется, знает, куда идти.
Я слышу, как закрывается дверь, и, прихватив бокал вина и книгу, отправляюсь наверх, в спальню. Ужин приготовлю позже. Не так я планировал провести вечер, но я справлюсь. Я открываю книгу и пытаюсь читать под неярким светом торшера с патлатым абажуром. Макс уже сопит у меня в ногах, прогнув пружины матраса.
«Такое вот Рождество» [3] , – пою в голове я.
Соберись, Чарли, говорю я себе. И не такие ситуации в жизни случались.
Я закрываю книгу почти тут же и глубоко вздыхаю. Неидеально, но по крайней мере у меня еще есть кухня, там тоже можно спрятаться от гостьи-незнакомки.
3
And so this is Christmas (англ. Такое вот Рождество) – строчка из песни Happy Xmas (War Is Over) Джона Леннона и Йоко Оно.
Я предложил ей поесть. Она отказалась.
Просто не буду до утра попадаться ей на глаза. Вряд ли это будет очень сложно.
Глава пятая
Роуз
Да. Неловко.
Я раздеваюсь в тишине крошечной ванной, где скрипит слив бачка, занавески с цветочными принтами и деревянные полы. Боюсь лишний раз шуметь, чтобы не потревожить главного гостя коттеджа.
Он кажется
Немного неловкий и заросший, но все равно красивый: полные губы, точеные скулы и мужественные черты лица. Не то чтобы мне было до этого дело.
Вежливый, пожалуй, но так смотрит своими голубыми глазами, будто несет невыносимую ношу. Может, так и есть? Он пил вино и читал книгу, сидя у камина со своей собакой, а тут заявилась я и все испортила.
Какой ужас.
Я захожу в кабинку и выворачиваю ручку на максимум: знаю, что у меня не так много времени, прежде чем закончится горячая вода. Я даже спустя столько лет об этом помню и улыбаюсь этой мысли. Многих бы такое раздражало, но для меня это еще одна черта характера домика, который я так люблю.
Могу поспорить, что Чарли будет беситься. Он кажется одним из тех людей, у которых в жизни все по полочкам. Ну или я делаю преждевременные выводы, основанные на первом впечатлении. Да нет, могу поспорить, что права. Наверняка он уже на кухне стол накрыл под свой ужин, продумав с точностью, что будет сегодня есть.
В чем-то он похож на итальянца, хотя акцент выдает жителя Белфаста, и я пускаюсь в пространные мысли о том, что ему по наследству передали какие-то старинные семейные рецепты, которыми он никогда не поделится с кем-то вроде меня.
Стоя под горячей водой и чувствуя, как меня наконец окутывает тепло, я задаюсь вопросом: как все это вообще произошло? Как будто я оказалась в каком-то фильме-катастрофе, и режиссер вот-вот закричит «снято», и все закончится. Или, может, все это просто дурной сон? Вода становится ледяной, напоминая мне о реальности.
Да-да, Роуз Куинн. Ты правда в коттедже покойной бабушки Молли, впервые за долгие годы, еще и с каким-то незнакомцем, хоть и планировала закрыться на семь замков и никому не показываться на глаза, пока не закончатся праздники.
Я выхожу из душа, слыша, как надо мной скрипят половицы. Домику уже лет сто, и я прямо-таки представляю, что сказал бы папа, будь он здесь.
Будь он мой, я бы уже отремонтировал душ. И двери промаслил. И обставил тут все совсем по-другому. У Марион нет вкуса. Только и может, что языком молоть, да все впустую.
В животе урчит, и я быстро вытираюсь насухо. Полотенца мягкие и теплые, и я словно снова маленькая девочка, приехавшая сюда на осенние каникулы.
Бабушка Молли готовила на плите супы и рагу и что-то пела себе под нос. А потом звала к себе попробовать угощение, и каждое блюдо было вкуснее предыдущего.
Я целый день нормально не ела и, хоть и сказала, что не голодна, на деле за хороший ужин могла бы и убить.
Остановившись, я осматриваю себя в запотевшем зеркале.
Как я так вляпалась. Это место кишит счастливыми воспоминаниями. Как тут забыть и жить дальше? Так бы и пнула себя за то, что принимаю необдуманные решения.
Я слишком спонтанная, знаю, и если на работе это скорее плюс, моя изюминка, которая помогает креативной деятельности, то в личной жизни я просто бреду, словно увязнув в жидком янтаре, перебираясь из одного дня в другой, потерянная в тумане скорби и притворства.