И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
– Приятно познакомиться, мадам, мсье...
Эрве протянул для рукопожатия ладонь отцу девушки, едва коснувшись губами костяшек пальцев Элайн, чем произвел на нее приятное впечатление манерами, которые кажется, с каждым годом таяли пропорционально современности общественности.
– Рад знакомству, хоть и немного удивлен тому, что сумел упустить появление парня у моей взрослой дочери.
На слове «парня» Арлетт и Леони прыснули со смеху, а Моник стала пунцовой, положив ладонь на лицо, чтобы оно пылало меньше, когда почувствовала, как рука Эрве легла на ее плечо.
– Прошу прощения, и обещаю, что никогда не
Ответ Эрве удовлетворил Эгона, и только после этого мужчина пожал парню руку. Зоэ-Моник хотелось раствориться, просочившись капельками крови между щелей в досках, чтобы не быть свидетельницей этой сцены. Она испытывала стыд за реакцию отца, хоть и прекрасно понимала его мотивы, при этом слова Эрве, его прикосновение, растапливали нутро, словно кусочек масла на горячей сковороде. Откланявшись, вместе с родителями Моник прошла к транспорту, обернувшись перед тем, как сесть в него. Подруги махали руками, прощаясь, Эрве же, засунув руки в карманы брюк, неотрывно следил за ней, улыбаясь уголком губ, она почувствовала, как это мгновение тяжелым оттиском печати легло на ее сердце.
***
Лес покрытых мхом каменных часовенок не имел конца и края, домики разных форм и размеров упрямо хранили чужие темные тайны сквозь лета и эпохи. Кладбища не вселяли страх в Зоэ-Моник, напротив дарили умиротворение, к чему беспокоиться о мертвых, когда большей угрозы всегда стоило ожидать от живых. Гротескный взвод из мрамора и бетона имел свое очарование, словно волшебный мир из невыплаканных скорбящими слез, невысказанных мертвецами слов, отдельная часть мироздания, существующая по своим правилам. В воздухе ощущалось скорое приближение осени, что лишь усиливали запахи влажной почвы и начавшие подгнивать листья.
Редкие каменные статуи плачущих херувимов и замерших в задумчивости печальных женщин навевали на мысль о том, что смерть тоже в некотором роде искусство, требующее больших жертв, чем красота. Узкая дорожка уходила вверх и влево, огибая кладбище по самому краю. Семья Гобей молча шествовала вперед, словно ведомая магическим клубком, показывающим дорогу, пока невдалеке не показался силуэт низкой кованой ограды. Здесь путников встретили неровные ряды склепов, с тяжелыми железными дверьми и обязательными католическими крестами поверх металла.
Эгон Гобей встал подле одной из часовен, повернув голову к супруге и дочери, тем самым показывая, что путь их окончен. Элайн чувствовала себя здесь лишней, но заинтригованной, кроме фамильного склепа Де Кольберов, возведенного в саду за замком, ранее ей еще не приходилось бывать на кладбищах. От ее родителей не осталось ничего, что можно было бы похоронить, а прах сестры она развеяла перед отъездом, чтобы не быть привязанной к прошлому, причинившему столько боли.
Ведьма осталась стоять у входа, любуясь барельефами на бетонных каморках, бросая изредка взгляды на супруга и дочь, которая пока еще не осмелилась войти внутрь склепа бабушки и дедушки.
– Не бойся, все будет хорошо. В склепах нет саркофагов с телами, здесь покоится их прах.
Успокаивая дочь, сказал Эгон, указывая рукой на дверь.
– Почему вампиров сжигают после смерти? Ваммагов ждет то же самое?
Мужчина не стал акцентировать внимание на том, что вопрос Зоэ-Моник звучал, скорее как «это ожидает и меня?». Вся ее жизнь впереди, ни к чему задаваться вопросами о смерти на полном серьезе, разве что в целях просвещения.
– Вампиров сжигают для упокоения их души и тела навечно, чтобы темная
Моник Гобей кивнула, отвечая на вопрос, не совсем понимая, к чему клонит отец, в то время как ее рука потянула за металлическое кольцо двери. Со скрипом, но та поддалась, являя укромный уголок, в стенных нишах которого находились простые серые урны. На бетонном полу валялись сухие листья и грязь, вероятно склеп давно никто не посещал, некому было почтить и память почивших. Моник прошла вглубь часовни, нагибаясь, чтобы не удариться головой о низкий потолок, и замерла около выдолбленных в стене под урнами имен. Моник Гобей. Жереми Гобей. И Николь Гобей. Проведя кончиками пальцев по шершавой поверхности камня, девушка спросила:
– Кто такая Николь?
Вампир закрыл глаза и втянул носом воздух, выступившая морщина между бровями перерезала лоб. Он никогда не забывал о ней, ни минуты с момента ее смерти, но напоминание все равно стрелой пронзило сердце вампира.
– Когда-то у меня была сестра. Твоя тетя.
– Она не оставила потомков? Возможно, мы могли бы связаться с ними.
Девушка повернула голову в сторону приоткрытой входной двери, радуясь, что в склепе окна достаточно большие, чтобы впустить свет. Моник знала, что причиняет боль своими вопросами, чувствовала это не только по голосу отца, но и интуитивно, однако не могла не задать их.
– Нет. У меня ничего от нее не осталось. Она умерла слишком юной.
– Почему ты спросил про Эрве?
Прозвучал глухо голос дочери, Эгон понял, что девушка пытается перевести тему, и был ей благодарен. Откашлявшись, вампир ответил:
– На миг мне почудилась вокруг него странная энергетика. Как будто у него все же есть сила. Может он увлекается магией?
– Не знаю, пап, но спрошу.
Задумчиво протянула Зоэ-Моник Гобей, разворачиваясь к выходу, но вдруг вздрогнула, вскрикнув и ударившись головой. Дверь тут же отворилась, обеспокоенный взгляд Эгона рыскал в поисках причины испуга дочери. Элайн заметив перемену настроения, поспешила к ним. Вампир проследил взглядом за тем, куда смотрела Моник; на внутренней стороне двери были изображены три женщины в струящемся черном одеянии, их лица тоже скрывались под тканью. Под ними прикреплена чаша для огарков свечей после молитв.
– Это наши богини - Мари Невинная, Мари Изящная и Мари Очаровательная. В их силу, как в начало женского естества, верят Такка.
Элайн Мелтон-Гобей безмолвно кивнула словам мужа, подтверждая уже известный ей факт, вспоминая свое изумление, когда Эгон подарил женщине свой платок после ранения на тренировке, когда она еще училась управлять кровавой магией, а хозяин теней вызвался помочь ей в этом. Тогда же она узнала, что в клане Такка иные устои, противоположные тем, к чему привыкла. Разум Моник током прошиб намек на осознание, догадка, как густой аромат меда, липнувший к кончику языка. Три богини без лиц. Три старухи, что встретились ей на пути к дому в Локронане. Три черных силуэта в зарослях кукурузы. Неужели это были сами богини, явившие свой лик, чтобы что-то сообщить одной из тех, в чьей крови текла приверженность трем Мари. Но что именно им было нужно от девушки? Почему она?