И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
Множество учеников высыпало на улицу, они смеялись и болтали, перекидывались записками, бросались вещами или мирно сидели на траве, склонив головы друг к другу, шепчась о чем-то своем; такие разные, они умудрялись составлять общую гармоничную картину, казалось, они все подходили этому месту, но не Моник, чувствующая себя здесь чужой.
Положив ладони на колени, сводя и разводя ноги, Зоэ-Моник Гобей ждала появления Эгона, когда вдруг по другую сторону дерева услышала громко спорившие девичьи голоса. Предмет спора показался девушке интересным,
– А я тебе говорю, что он посвятил эту песню медсестре, которую любил!!
– Да брось, у тебя что ни спроси, все любовью объясняется!
– Влюбленных охватит безумства пламя,
Красавиц глаза заблестят живей.
Вишневые дни пора нам воспеть...*
В ответ на декламирование строк из известной песни, ставшей предметом дискуссии, вторая девушка фыркнула и рассмеялась, сказав еще что-то неразборчивое. Моник знала эту песню, умела играть мелодию на гитаре и любила не слова, но общий посыл и мотив, наполняющий ее сердце радостью. Против воли, не желая спорить и ставить себя в неловкое положение, она вдруг произнесла:
– Жан-Батист Клеман действительно посвятил песню медсестре, но они даже не были знакомы. Женщина сражалась в Семэн-Сангланте когда французские правительственные войска свергли коммуну. Мне кажется, «Время вишен» - метафора на то, как изменится жизнь каждого после революции. Но эта песня и про любовь тоже, любовь к своей родине.
Спор прекратился, девушки по ту сторону вишневого дерева умолкли. Зоэ-Моник внутренне сжалась, ожидая, что они набросятся на нее или молча уйдут, не зная, что пугает сильнее. У нее никогда не было друзей сверстников, и девушка понятия не имела, как нужно заводить их.
– Эй, божественный голос разума, яви нам свой лик!
Моник робко отодвинула раскидистую ветку вишни, оцарапав руку, и повернулась посмотреть на говоривших девушек. «Ты была подругой Мари-Клод?», - вспомнилось, когда она взглянула на прислонившуюся к стволу дерева светловолосую незнакомку, сидящую на земле, обнимающую колени.
– Кажется, я тебя уже видела в зале сегодня. Зоэ-Моник, верно?
Не дождавшись ответа, обе девушки поднялись со своего места и направились к ней, кивком спрашивая разрешения присесть.
– Прости, я не представилась тогда, спешила, сама понимаешь. Меня зовут Арлетт Пинар, а это моя подруга Леони Шарбонно.
Арлетт расположилась на скамейке рядом с Моник, смущенно пожав плечами, пряча руки в карманы кофты, Леони же села напротив них на землю, скрестив ноги. Подруги были полной противоположностью друг друга, по крайней мере, внешне. Леони значительно уступала в росте Арлетт, ее каштановые волосы обрамляли лицо, словно кудрявый ореол невидимого нимба, улыбка с выпирающими верхними клыками намекала, что божественный венец носят не только ангелы, а карие глаза смотрели изучающе, будто говорили «я никому не доверяю до конца».
–
Улыбнувшись уголком рта, Леони сложила крестом руки на груди, выражая наигранное недовольство, будто своим вызовом проверяя грани дозволенного в общении с новой знакомой.
– Нет, что ты! Я люблю музыку, струнами гитары звучит моя душа, но связать с этим жизнь, нет. Мне бы хотелось изучать древние народы...
Моник подняла ладони в знак капитуляции, не начиная схватку за место, на полном серьезе начиная объясняться.
– Струнами гитары звучит душа? Ха, чертовски хорошо сказано, Зоэ-Моник! Ты мне уже нравишься. Арлетт, ты оценила, да?
Арлетт в ответ на комментарий подруги улыбнулась, будто глядя на своих непоседливых детей, в очередной раз затеявших спор на пустом месте. Моник закусила губу, сдерживая воодушевление, подумать только, она смогла обрести двух подруг в первый же день. Незнакомое чувство теплом разлилось по всему телу, вселяя в душу надежду, что впереди действительно ждет нечто прекрасное, долгожданное начало новой жизни не только для родителей, но и для нее самой.
– А ты, Арлетт, что выбрала для себя?
– Архитектуру. Мне доставляет невероятное удовольствие смотреть на все это великолепие, возведенное столетия назад и сохранившееся по сей день. Не могу описать чувств, когда представляю, что нечто, сотворенное моими руками, будет вот так же радовать чей-то взор, кто-то будет жить в таком доме, дарить ему тепло, укрепляя стены любовью.
Невидящий взгляд Арлетт задержался на здании лицея, ее лицо светилось предвкушением, будто она погрузилась в грезы настолько глубоко, что все вокруг перестало иметь значение. Леони вдруг испытала смущение за увлеченность подруги, откашлявшись, призывая ту вернуться в реальность.
– Не говоря уже о том, что учеба здесь поможет нам свалить от предков. Вот что по-настоящему меня мотивирует.
– А на чем ты играешь?
Спросила Моник, желая отвлечь новообретенных подруг от темы, которая заставляет их испытывать боль, девушка чувствовала, они пока не готовы открыться, как и ей нечего дать им взамен.
– Скрипка. Моя душа звучит так.
Вновь ухмыльнулась Леони, расслабившись.
– Скрипка?
– А что такого? Я не похожа на человека, играющего на ней?
Зоэ-Моник не став лгать, кивнула, Леони скорее напоминала ей уличного музыканта, пробирающегося ночами в бар, чтобы как следует оторваться у барабанной установки. Девушка, нисколько не обидевшись, рассмеялась.
– Зна-а-а-ю. Мне часто такое говорят, но поверь, я тебя еще удивлю. О, есть идея! Может, как-нибудь сыграем все вместе? Арлетт, ты с нами?
– Это определенно твоя лучшая идея за сегодняшний день! Я и моя флейта с удовольствием подыграем вам! Моник, ты просто обязана вступить в музыкальный клуб, ты ведь планировала это сделать, так?