И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
Глаза подруги, цвета весенней зелени сузились, Сеголен в теле Арлетт молча наблюдала, словно жестокий хищник, притаившись на виду. Зоэ-Моник заметила, что вены на шее девушки вздуты, капилляры полопались, и зрачки теперь утопали в крови, а на теле, наливались синяки и гематомы разных форм и размеров. Свободной рукой Моник закрыла рот, сдерживая слезы, не осталось ни малейшей надежды на то, что Арлетт сможет остаться в живых, когда Сеголен Дю Тревилль освободит ее тела от плена.
– Арлетт...
Сквозь рыдания тихо произнесла Зоэ-Моник Гобей, вцепившись в ящики, чтобы удержаться на трясущихся ногах.
Шелест зелени, биение сердца и глухой стук подошв о землю еще отдавался эхом в ушах, когда Зоэ-Моник Гобей выскочила на округлую поляну из примятой кукурузы и сорняков. Она тяжело дышала, кровь бурлила в ушах от разогнавшего ее адреналина; девушка мотала головой в попытках отыскать юркнувшую меж плотных рядов кукурузы Арлетт, под ботинками хрустели налившиеся соком мясистые початки, в очередной раз, наступив на один из них, нога неловко подкосилась и Моник съехала на землю, тихо ахнув.
Адреналиновый всплеск уступил свое место страху, сковавшему нутро; Зоэ-Моник растирала ушиб и кляла себя за глупый поступок. Зачем побежала? К чему эти геройства, когда ты не можешь себя защитить? На что надеялась, дура, что как в приключенческой книге о рыцарях ее спасет в самый нужный момент Беньямин, или в собственном сердце хватит храбрости противостоять злу?
Она не Кэтлин, вспомнила Моник сильную героиню, впечатлившую ее стойкостью, большим сердцем и мудростью, из последней прочитанной книги «Сталь и солнце»*. Кэтлин тоже жила в своем маленьком мирке, общине друидов, пока в один прекрасный день не решилась посмотреть судьбе в глаза, отправившись в опасное путешествие по кромке острого лезвия, но даже у Кэтлин был Ланселот.
Вынырнув из мыслей, Зоэ-Моник подняла голову, теперь придумывая план, как бы вернуться к соляному кругу и дождаться Беньямина, но сделав вдох, так и замерла; из кукурузы на нее смотрели знакомые черные глаза. Эрве Дюшарм медленно вышагивал из зарослей, словно что-то мешало его движениям, словно кости крепко впечатаны в цемент, все его тело сплошь было покрыто глубокими ранами и ссадинами, из которых сочились кровь и гной. Зловоние заполонило ноздри, проникая до самого желудка, его содержимое Моник с трудом удерживала на месте, как и нахлынувшие слезы.
– Эрве? Что она сделала с тобой??!
Вместо ответа парень издал стон и повалился, споткнувшись о слежавшиеся стебли, едва подняв голову Эрве принялся цепляться крючковатыми пальцами за землю, придвигаясь ближе к Моник. Девушка вскрикнула, и, отталкиваясь пятками, отползла назад, пока спина не уперлась в кукурузных воинов. Рука парня ухватилась за носок ее ботинка, плохо контролируемые губы раскрылись в попытке что-то произнести, но левый уголок сам собой опустился ниже, усложняя задачу.
– Я..лю..бл..юю..т-тее..б-бя...по..п-о...цел-л-лу..ий..м-ме..н-н..я...
Моник тряхнула ногой, чтобы убрать руку Дюшарма, отчего правый глаз, и без того странно вращающийся на месте выпал, болтаясь
Невдалеке мелькнул забор фермы, девушка бросила все силы, чтобы как можно скорее вернуться, но как только выскочила на тропу, задохнулась от увиденного. Ее родители, Элайн и Эгон, были привязаны тугой веревкой за шеи к деревянным балкам забора. Немые уста открылись в крике, бескровные лица обратились к небесам, и только невидящие глаза смотрели на дочь. Зоэ-Моник упала перед их телами на колени, в попытке нащупать пульс, убедиться, что есть хотя бы призрачный шанс, что ведьма и вампир еще живы. Руки неимоверно тряслись, слезы застилали обзор, но Моник не прекращала попыток распутать толстый узел веревки.
– Ахахаха! Не представляешь, какое блаженство наблюдать за твоими бессмысленными потугами. Как же долго я ждала этого мгновения! Еще миг, подожду еще немного, оно того стоит, а после я заберу и твое тело, изопью твоей души! Наконец-то дар великого хозяина рек станет моим, о-о, я имела удовольствие наблюдать за дарованной тебе силой из глаз этого жалкого, охочего до маленьких слабых девочек отребья. Он должен был стать одним из моих слуг, но вы уничтожили его прежде, чем я полностью завладела сознанием. Ну, ничего-о, вкупе с моей силой дар Фоссегрима раскроется на полную, власть станет безграничной!
Голос Сеголен, властный, вожделенный, казалось, разносился со всех сторон. Жуткий смех, рассеявшийся повсюду, пробирал до костей, из-за ледяной кожи родителей пальцы Зоэ-Моник Гобей закостенели, с каждой секундой отчаяние тяжким грузом давило на плечи. Вдруг тело матушки дернулось, Элайн Мелтон-Гобей схватила запястье дочери так, будто собиралась сломать ей руку. Девушка вскрикнула, пытаясь вырваться, отбиваясь от нападок ведьмы, прикованной к забору; Моник уперлась стопой в стан женщины и оттолкнулась, едва не лишившись руки.
– Великолепно! Восхитительно, взгляни на свое лицо!
– Так это все только ради дара Фоссегрима? Забирай его, он мне не нужен, но верни мою семью!
Срывающимся голосом крикнула Моник, озираясь по сторонам в поисках притаившегося врага. Тишина в ответ длилась целую вечность, девушка на подкашивающихся ногах прошла мимо забора, оставив родителей позади, когда заметила нечто, лежащее в лужи собственной крови, недалеко от искусственного водоема для свиней, высушенные тельца которых, теперь были разбросаны по всей территории «Рябчика».
– К сожалению, я не могу вырезать твой голосок из тела, дражайшее дитя, как бы мне не хотелось распустить его лоскуток за лоскутком. Так вышло, что все используемые ранее сосуды слабы, а от отца я узнала об одной девушке, что умеет путешествовать в Астрал, она из Такка, из наших, думала я, и мои слуги подтвердили предположение. А это значит, ты станешь идеальным сосудом для меня. Представь, скольким несчастным душам, которым не повезло рано уйти из этого мира, я подарю второй шанс, скольких негодяев обращу в прах. Я воздам по справедливости каждому. Этот мир станет только лучше, избавь мы его от предательства и лжи!