И заблестит в грязи алмаз
Шрифт:
Попав сначала правым передним, а затем и правым задним колесом в симптом одной из двух российских бед, несшийся на полном ходу ПАЗ дважды присел и тут же подпрыгнул, окончательно пошатнув и без того хрупкое равновесие Энвидия, пытавшегося со сноровкой эквилибриста балансировать между пакетами, рюкзаками и чужой обувью. Подпрыгнув в знак солидарности вместе с автобусом, он все ж таки споткнулся о чей-то не в тему выставленный ботинок и, разбрасывая по салону мелочь старушки подобно щедрому филантропу, грохнулся на резиновое покрытие пола, не дойдя до заветной цели буквально несколько шагов. Разлетевшиеся таким образом по автотранспорту «вертолетные деньги», однако, по неизвестным причинам, вопреки ожиданиям экономистов, не повлекли за собой прогнозируемого социально-экономического эффекта.
– Ну что ж ты творишь-то, не дрова везешь! –
Энвидий, преодолевая боль и нахлынувший из-за собственной неуклюжести стыд, не без сопротивления со стороны своего вестибулярного аппарата заставил себя подняться и отряхнулся. Пассажиры же, преодолевая перманентно свойственное людям равнодушие и безразличие, не без борьбы с явлением, известным в психологии под наименованием «эффект свидетеля», зарыскали под сиденьями в поисках закатившихся туда монет.
Поблагодарив всех откликнувшихся на его несчастье и собрав с них поднятую с пола дань, понужденный превратностями судьбы примерить на себя шкуру баскака Сапожников пересчитал возвращенную общими усилиями в его руки казну. К его разочарованию, беспощадный вездесущий закон Мерфи вовсе и не думал прекращать своего действия даже в культурно чуждой ему российской юрисдикции, поэтому все обоснованные опасения ожидаемо сбылись: отзывчивые граждане, очевидно, смогли найти не все растерянные монеты, и собранной суммы не хватало для оплаты проезда по установленной стоимости.
Побагровев еще пуще прежнего, сборщик податей бросил беглый смущенный взгляд в сторону сидевшей на противоположном конце пазика хозяйки денежных средств. Все это время женщина в забавной шляпке причитала по поводу недостаточной профессиональной компетентности нынешних водителей, а также плачевного состояния городской дорожной инфраструктуры и искренне переживала за здоровье своего финансового амбассадора.
– Что, милок, не хватает, что ль? – с по-матерински доброй интонацией в голосе поинтересовалась старушка. – Ты скажи, сколько надо, я сейчас в кошельке посмотрю…
– Нет, бабуль, все на месте! – уверенно соврал Энвидий, как будто бы громкостью своего баса пытаясь затмить вырвавшуюся из его уст нисколько не правдоподобную ложь.
Засунув свободную руку в задний карман джинсов, Энвидий нащупал пару монет гораздо более крупного, чем у бабули, номинала и попытался украдкой, насколько это было вообще возможно, максимально оперативно и незаметно подменить трясшимися от нервов и неубывавшего чувства вины пальцами бабушкину мелочь на собственные монеты. Хотя, казалось бы, в такой секретности не было абсолютно никакой объективной необходимости, юноша все же не хотел быть пойманным на лжи, причем не окружавшими его попутчиками, нет, – ему было плевать, что подумают о нем эти вновь напялившие на себя привычную маску безразличия и уже забывшие о только что произошедшем конфузе люди, – тем более что в каком-то смысле такие его действия, наоборот, можно было бы назвать благородными. Наш герой боялся быть уличенным во лжи одним-единственным человеком, с которым он теперь по воле случая был связан пускай и не юридическим, но моральным обязательством.
Как бы то ни было, закон бутерброда, всегда падающего маслом вниз, как отечественный эквивалент вышеназванного зарубежного закона-коллеги, по-прежнему не имел и мысли о приостановке своего действия ни в пространстве, ни во времени, ни даже по кругу лиц. По данной причине непростительно глупо было бы удивиться тому обстоятельству, что освобожденные из объятий кармана три десятирублевые монеты, удерживавшиеся в ослабевшей на нервной почве руке, будучи не в состоянии противиться еще одному закону – на этот раз физическому закону всемирного тяготения, вероломно выскользнули из повлажневших на фоне обильного потоотделения пальцев и устремились куда-то вниз в сторону ведущих к выходу из автомобиля ступенек, где уже толпился готовившийся к выходу на следующей остановке народ.
Более не в силах терпеть свалившиеся на него невзгоды и подкативший к горлу ком все усиливавшегося стыда, главный сегодняшний неудачник шестьдесят второго маршрута достал бумажник из внутреннего кармана кожаной
– Да уж, отличное начало дня… – удрученно пробормотал себе под нос юноша, параллельно натягивая на голову капюшон в стремлении спрятаться от окружающего мира, невольным свидетелем несправедливости которого ему, по собственному, разумеется, ошибочному убеждению, почему-то доводилось становиться гораздо чаще всех остальных.
Энвидию казалось, что остававшиеся в автобусе очевидцы его фиаско обязательно будут смеяться и, проезжая мимо, тыкать в него пальцами, подшучивая над неудачливостью самого инициативного слабака, зачем-то добровольно, без какого-либо резонного повода выигравшего негласную гонку имени «того, кому больше всех надо». Поэтому, достигнув ближайшего по пути следования переулка, он тотчас же воспользовался возможностью скрыться в его привлекательном лабиринте из проходов, дворов, магазинов и учреждений. В действительности же о какой-либо сплоченности его однопутников в каком бы то ни было коллективном устремлении, само собой, говорить не приходилось: все пассажиры целиком и полностью были увлечены исключительно лишь собственными переживаниями, и даже те из них, кто своими глазами наблюдал всю ситуацию от начала и до конца, в оправдание позиции безучастного зрителя старательно продолжали делать вид, что ничего необычного не произошло, лишь загадочно улыбаясь либо в экраны телефонов, либо в окна ПАЗа.
Энвидий неторопливо шагал по Красноармейскому переулку родного населенного пункта. Город этот, кстати сказать, носил гордое название Рандомля и представлял собой самый обыкновенный провинциальный российский городишко с населением около ста пятидесяти тысяч человек, затерявшийся на карте где-то среди множества таких же своих собратьев по несчастью в тени регионального центра и иных крупных очагов цивилизации.
Сапожников изо всех сил пытался не думать о случившемся и стереть злополучный эпизод из памяти, хоть его все еще пылающие кровью уши этому активно и противились. В попытке переключиться он принялся вдумчиво изучать вывески и витрины заведений, уютно расположившихся по обе стороны от проезжей части улочки. Проанализировав окружающую обстановку, его проницательный ум пришел к занимательному наблюдению: если уездный город N в конце первой четверти XX века мог похвастаться таким большим количеством парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, что его жители рождались лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть, то, в свой черед, современный аналог уездного города N почти сто лет спустя уже мог похвастаться таким большим количеством кофеен и кальянных, что казалось, что его жители рождались лишь затем, чтобы выпить чашечку эспрессо, съесть фруктовый чизкейк и сразу же раскурить кальян. Ну и в конечном счете тоже умереть, под конец жизни утилизировав весь объем причитающихся им долей кофейной и табачной продукций и внеся тем самым свой неоценимый вклад в шагающую победоносным маршем по планете, навязываемую на подсознательном уровне, а зачастую и, напротив, неприкрыто пропагандируемую культуру бездумного потре
Поскольку наш несчастный страдалец сошел с маршрута раньше запланированного и свернул на перпендикулярную проспекту дорогу, теперь какая-то часть его пешеходного пути должна была пролегать вдоль параллельного проспекту центрального бульвара малой родины, на который как раз таки выходил тот самый усеянный кофейнями и кальянными переулок, по которому сейчас задумчиво плыл Энвидий. Его обновленный в связи с форс-мажорным оставлением общественного транспорта план состоял в том, чтобы проследовать по бульвару до первого по курсу перекрестка и после вернуться обратно на проспект. Желая срезать расстояние до бульвара по диагонали, он нырнул в ближайший двор по левую руку.