И занавес опускается

Пинтофф Стефани

Если бы я только смог найти лучшие доказательства против этой женщины… Доказательства, которые смогли бы опровергнуть её уверения в собственной невиновности.

— Что об этом говорится в «Пост»? — на этот раз вопросы начал задавать репортёр.

Редактор снова хмыкнул.

— Их обычная помпезная ахинея. Но они получили интервью с матерью, которая живёт отдельно.

На пару секунд в помещении наступила тишина.

— Кто проверял твою статью? — спросил редактор.

— Мистер Сейден, — ответил худощавый репортёр. — Он

ушёл рано. Вы же помните, он всегда уходит рано по пятницам.

Редактор, так ни разу и не поднявший глаз от бумаг, выпрямил спину и стал вчитываться в статью ещё внимательнее. Все мужчины за столами тоже последовали его примеру и с неподдельным интересом уставились в свои записи.

Из дальнего конца этажа к нам направился мужчина в пронзительно-синем костюме и жёлто-красном галстуке.

Ира Зальцбург, главный редактор. Низенький и полный, но дорогая и яркая одежда превращала его во внушительную фигуру. Он это знал и всем своим видом это показывал.

Не здороваясь ни с кем на этаже, он сразу направился к себе в офис, кивнул и закрыл дверь с чрезмерной театральностью.

— Господа, — поприветствовал он каждого из нас простым рукопожатием.

После должных представлений, мы сели на деревянные стулья для посетителей, а мистер Зальцбург развалился в огромном мягком кресле и закурил сигару.

— Добро пожаловать на Таймс-сквер.

Да, это была Таймс-сквер, но только в головах работников «Таймс». Около двух лет назад «Таймс» переехал из окраины города, где располагалось издательство, в новое здание — второй по высоте небоскрёб на Манхеттене, стоящий на небольшом островке на пересечении трёх улиц: Седьмой Авеню, 42-ой улицы и Бродвея.

Раньше эта площадь называлась Лонгакр-сквер, но среди жителей ходило и её другое название — Основное Течение. И хотя сейчас площадь была официально переименована в честь газеты, никто не называл её «Таймс-сквер».

Два года — слишком мало, чтобы изменить привычки.

Малвани заговорил первым.

— Мы хотим поговорить с вами по поводу письма, которое вы получили этим утром и которое может касаться дела полиции.

Ира Зальцбург пару мгновений смотрел на Малвани, а затем перевёл свой взгляд в окно, где кипела жизнь. Площадь внизу кишела бизнесменами и туристами, певичками и посетителями ресторанов, и все они суетились и бежали в разных направлениях.

А здесь, наверху, мы неловко сидели в полной тишине.

Не отводя взгляда от окна, он, наконец, опустил сигару и заговорил, неприятно растягивая слова:

— И о каком именно письме речь, господа?

— О том, по поводу которого с нами связался сегодня утром один из ваших сотрудников, — нетерпеливо ответил Малвани.

Он не любил, когда с ним играли в игры и тратили его время.

Ира Зальцбург повернулся к Малвани и окинул его внимательным взглядом.

— Ах, да. Письмо, в котором описывается убийство в театре «Гаррик».

Малвани побледнел.

Хоть и было очевидно,

что мы отправились в «Таймс» из-за письма, относящегося к сегодняшнему убийству, Малвани надеялся, что в нём не было подробностей. Но ему удалось выдавить из себя приятную улыбку и продолжать, как ни в чём не бывало.

— Мы бы хотели взглянуть на письмо, мистер Зальцбург.

— Можете называть меня Ира, — предложил он, забрасывая ногу на ногу. — Как и все мои люди.

В последней фразе мне отчётливо послышалась фальшь.

Мы видели, как все на этом этаже относились к Ире Зальцбургу с огромным уважением, и было сложно представить, что хоть один из подчинённых обращался к нему «Ира».

Он поднял своё грузное тело из кресла и распахнул дверь офиса.

Зальцбург не сказал ни слова. По одному его кивку худой мужчина, говоривший о случае на суде, поднялся из-за стола и присоединился к нам. Он представился Фрэнком Райли — старшим репортёром криминальной хроники «Таймс».

Он положил перед нами письмо на уже знакомой голубой бумаге, написанное мелким почерком под необычным наклоном.

Пока мы быстро просматривали письмо, он присел на край редакторского стола.

Первую нестыковку заметил острый взор Алистера.

— Автор подписал это письмо вторником, — Алистер указал на верхний правый угол. — И ваш собственный штамп на письме подтверждает, что вы получили его во вторник.

Он ткнул пальцем в поставленную второпях ярко-красную печать: «Вторник, 13 марта».

— Но сегодня пятница, шестнадцатое число. А мы считали, что вы получили это письмо только сегодня утром.

— Вообще-то, — смущённо признался Ира, — мы получили его во вторник. Но решили, что это шутка. Мы получаем кучу писем от психов, которым больше нечем заняться.

— Тогда зачем вы его сохранили? — поинтересовался Алистер.

Ира пожал плечами.

— Если честно, то абсолютно случайно. Им занимался Фрэнк, а он у нас бережливый. Никогда не выбрасывает вещи, пока его кто-то не заставит. Ведь так, Фрэнк?

Они с репортёром обменялись заговорщицкими взглядами.

В тот момент я перестал доверять им обоим. Они делали вид, что идут на сотрудничество с нами, но на самом деле совсем не помогали.

Я изо всех сил пытался скрыть свой гнев, когда осознал, что жизнь Анни Жермен можно было спасти, если бы они восприняли серьёзно это письмо.

— Сегодня утром нам птичка на хвосте принесла новости о том, что вы нашли в театре «Гаррик». И тогда Фрэнк вспомнил об этом письме и показал его мне, — произнёс Ира.

— И что это была за птичка?

Мои глаза продолжали изучать лежащее передо мной письмо.

— Та, что работает в театре и получает солидные деньги за хорошие новости. Но я думаю, вы понимаете, что мы не выдаём свои источники, — излишне любезно ответил Фрэнк.

Я пристально посмотрел на Фрэнка, пытаясь понять, не послышался ли мне в его фразе сарказм.