И жили они долго и счастливо
Шрифт:
— Впервые я шагнул в этот мир задолго до того, как машины в нем стали обыденностью, — ответил Кощей отчего-то тоже шепотом.
— Расскажи.
Прошло больше месяца, а Кощей до сих пор помнил их полуночный разговор. Он рассказывал ей простые вещи, которые тем не менее до этого не рассказывал никому, потому что не с кем было ими делиться. Говорил и говорил, понимая, что не хочет останавливаться. Простой разговор внезапно оказался для него куда важнее и интимнее, чем самый умопомрачительный секс.
Что ж. Он хотел близости. И той ночью он ее получил.
***
Василиса вымыла руки, ополоснула
Ей нравился дом Кощея. Он был просторным и светлым, но не настолько большим, чтобы перестать быть уютным. Здесь всегда было тихо, высокий сплошной забор закрывал их от любопытных взглядов, и здесь она чувствовала себя в безопасности. В этом доме хорошо было отдыхать и ни о чем не думать.
Прямо как с его хозяином.
«Как ты с ним работаешь?» — спросила её как-то Настя. «Спокойно», — подумала тогда Василиса. Быть с Кощеем оказалось также как и работать с ним — спокойно. Волна чувств поднялась, а потом опрокинулась, растеклась тихим озером, на берегу которого наконец-то можно было отдохнуть. И Василиса наслаждалась постоянством и предсказуемостью их общения. После бесконечных войн с Иваном, когда любое слово могло положить начало очередному сражению, простая возможность быть рядом и не задумываться о том, что говоришь, не бояться в любой момент услышать гневный окрик, приводили её в состояние едва ли не утопического счастья. Счастья тихого и размеренного. Хотя, конечно, нельзя сказать, что она совсем не следила за тем, что говорила и совсем не ждала окрика — слишком сильна была привычка. И тем не менее с ним было легко. Легко быть самой собой. Она взяла себе за правило не притворяться. Либо Кощей принимает ее такой, какая она есть, либо они расстаются. И так хорошо это оказалось. Не нужно было изображать кого-то. Подстраиваться. Продумывать и просчитывать. И все сэкономленные на этом силы можно было потратить на то, чтобы наслаждаться жизнью.
На заднем дворе Кощей, скинув кофту, рубил дрова, чтобы затопить баню. Двор был просторный, только пустой. Увидев его впервые, Василиса подумала, что здесь можно было бы разбить цветник. А вдоль дорожки, ведущей от калитки, хорошо бы смотрелись ирисы и левкои. Ах, мечты, мечты…
Она присела в плетеное кресло и принялась разглядывать Кощея. В том, что он делал, было нечто простое и хорошо знакомое, а оттого особенно приятное ей. Она вообще заметила, что Кощею нравился физический труд, и он никогда не использовал магию, если мог сделать все сам. Он с большой охотой готовил еду - и готовил прекрасно!
– убирал снег, рубил дрова. И это доставляло ей отдельное удовольствие. Она была убеждена, что мужчина должен не только уметь работать руками, но и любить это делать.
Кощей не был красив в том смысле, какой обычно вкладывают в понятие мужской красоты. Но Василисе нравилось на него смотреть. Богатырским размахом плеч он похвастаться не мог. Как и точеными чертами лица, волевым подбородком, ясным взором и всем тем, что приписывали мужской красоте в обоих известных ей мирах. Худощав, зато подтянут, мышцы не сильно выделялись, но стоило ему напрячься, как они проступали рельефом. Когда два месяца назад она сказала, что у него красивые руки, то не покривила душой.
Кощей закончил колоть последнее полено, вогнал топор в пенек, распрямился и вытер пот со лба. Василиса залюбовалась.
— Пошли топить, — позвал он.
Баня ей тоже нравилась. Здесь было
— Ну вот, — сказал Кощей. — Часа через два протопится, и можно идти.
Позвать его с собой?
Их первая попытка все еще не давала ей покоя. Тот вечер подходил к концу, и ей так не хотелось, чтобы он уезжал, хотелось задержать, но она не знала как это сделать… И тогда подумала, а что она, собственно, теряет? Рано или поздно они все равно должны были оказаться в одной постели. Кощей никак не торопил ее, но она давно не была ребенком и прекрасно понимала, что, будучи мужчиной, он не станет долго с этим затягивать, особенно после того, как она заявила, что не планирует снова выходить замуж. И проще было подойти самой, чем если бы подошел он и в тот момент, когда она могла быть совсем не готова. Василисе даже было отчасти интересно, как это будет с ним. Она не боялась, когда садилась к нему на колени. И ей не было противно. Но потом все начало происходить слишком быстро. Захотелось остановить его хотя бы на несколько секунд, но она не смогла, даже когда Кощей спросил прямо — не смогла. Ивану не нравилось, если она начинала открыто демонстрировать нежелание, и она научилась его скрывать, и сейчас оказалось, что годами пестуемое умение терпеть не прошло для нее бесследно, превратившись в неоспоримое правило. Ее накрыло дежавю, и оно снежным комом прошлось по всем ощущениям, подмяв под себя все, что еще могло доставить удовольствие. Однако она слишком давно не контролировала себя, чтобы полностью справиться с эмоциями и с выражением лица. Выдала себя.
Уже позже она поняла, что Кощей это заметил, и именно ее нежелание его и остановило. Но сначала испытала замешательство и ужас: почему он ушел, что она сделала не так? Отчего так разозлился? Она не понравилась ему? Так быстро? Или ему сразу было неприятно с ней? В голове было пусто, в груди тяжело, в ушах звенело.
Василиса оделась — неспешно и аккуратно, села обратно на диван, и сидела так, уставившись взглядом в цветы на обоях, прячась в них. Еще один навык, который был призван спасти ее. Почему-то она думала, что они разбегутся, поссорившись. А все вышло вот так. А потом Кощей заколотил в дверь, и она испытала огромное облегчение от того, что он вернулся, даже если это и означало, что он передумал, и сейчас ей придется снова немного потерпеть.
Рано утром, когда провожала его домой — ему как всегда нужно было работать — она снова попыталась реабилитироваться, все еще не веря, что он может вот так просто ждать, когда она его захочет, и что ей это никак не аукнется. А если она не захочет его никогда?
— Ты не обращай на меня внимания, — попросила Василиса. — Просто делай, что хочешь, я…
— Какая чудесная перспектива: не обращать внимания на женщину в своей постели, —раздраженно ответил Кощей. — А зачем вообще тогда все это?
И он ушел, оставив ее размышлять над этим вопросом. Зачем все это? Иван требовал от нее выполнения супружеского долга, и она не могла ему отказать. Первую брачную ночь она предпочитала не вспоминать. Где-то в начале супружеской жизни они пытались быть ласковыми друг с другом, но все их попытки быстро закончились, похороненные под чередой взаимных упреков и все больше разрастающейся ненавистью по отношению друг к другу. Василиса воспринимала его посещения как необходимое зло. Просто перетерпеть.