И жили они долго и счастливо
Шрифт:
В углу кабинета в глубоком кресле, прикрытым тенями, лениво полулежала, откинувшись на спинку, Марья Моревна. Его первая жена. Часы только-только пробили полночь. Весь дом давно спал, и лишь его хозяин никак не мог закончить с работой. Кощей резко втянул носом воздух, не почувствовал ничего и позволил себе расслабить плечи. Астральная проекция. Где-то далеко Марья позволила своему сознанию покинуть тело и совершить променад до бывшего мужа. Ах, как романтично. Только вот зря она заняла это кресло: по вечерам, когда он в очередной раз засиживался за бумагами, в нем любила сидеть
Марья маняще улыбнулась, и Кощей невольно отметил, что она все так же хороша. Моревна обладала опьяняющей красотой: темной, обволакивающей и обжигающей. Черные матовые волосы стекали за спину в тяжелую длинную косу с кулак шириной, оттеняя кожу цвета топленого молока, алые губы улыбались обещающе, дразнили черные глаза, увенчанные длинными ресницами. Глухое бархатное темно вишневое платье с воротником стойкой и длинными рукавами подчеркивало плавные изгибы фигуры. Один раз взглянув на нее, сложно уже было отвести взгляд. Казалось, что видеть ее — это некая почти жизненная потребность. О, это была дьявольская красота. Когда-то Кощею показалось заманчивым обладать ею. Что ж, тогда их желания более чем совпали.
Когда-то он думал, что поймал сладкоголосую Алконост. Но Марья оказалось Сирин*.
Кощей откинулся на спинку кресла и приподнял бровь. Он действительно отправил призыв и ждал ее появления и в то же время надеялся, что ей хватит ума просто вернуться обратно в их мир и больше никогда не показываться ему на глаза.
— Итак, дорогой, что ты хотел мне сказать? — медово улыбнулась она.
— Уходи из этого мира, Марья. И я прощу тебе попытку прорваться через Смородину. Сокол рано или поздно вычислит тебя и найдет.
Марья смущенно опустила голову, стреляя глазами из-под бровей.
— Ты волнуешься за меня? Как это приятно. Но ты ведь не можешь действительно думать, что Сокол сможет справиться со мной? Тогда что же? О, а может быть, ты переживаешь вовсе не за меня? Беспокоишься, что пока Финист играет в прятки, я причиню вред этой твоей девочке? Той, что ты сейчас называешь женой? Кстати, о ней. Отчего ты весь в делах в столь поздний час? Не хочешь идти в спальню? Ваш брак уже зашел в тупик?
Ее глубокое контральто растворилось в воздухе, наполнило его чем-то тягучим. Кощей до сих пор не мог сказать, что из того впечатления, что производила Марья, было настоящим, а что — чарами.
— Мой брак тебя не касается. Я все сказал. Вон из этого мира.
— Фи, как грубо, — покачала головой Моревна, театрально сморщив носик. — А ведь я соскучилась по тебе. Неужели ты не рад видеть меня? Разве ты не хотел увидеть меня?
— Нет, не хотел. Последнего раза мне вполне хватило.
Соболиная бровь изогнулась в обиженном недоумении.
— Последнего раза?
— Да, того самого, где твой царевич надумал сделать из меня отбивную. Да и потом, знаешь, как-то насмотрелся, пока висел на цепях.
Марья засмеялась. Смех этот был глубокий, переливчатый. Он звал нырнуть в него, разделить с ним веселье.
— Кто старое помянет… — прошептала она едва слышно и продолжила уже громко. — Я пришла к
— Снова повисеть в цепях?
— Разделить силу.
Пальцами правой руки Марья поглаживала подлокотник кресла. Гипнотизировала.
— Силу?
— Да-а-а, — протянула Моревна и облизнулась, будто говорила о чем-то невероятно лакомом. — Много-много силы. И она бурлит и молит о том, чтобы кто-нибудь пустил ее в себя. И я предлагаю тебе половину.
— Что такое? Боишься переесть и схватить несварение?
Марья усмехнулась, вроде бы все еще ласково, но что-то недоброе мелькнуло в напрягшихся уголках губ.
— Все остришь? Так ведь я возьму все себе и дело с концом.
«Не возьмешь, — подумал Кощей. — Не можешь. Иначе бы уже сделала это».
— Не нуждаюсь в подачках.
— А твоя девчонка? Ее силы блекнут, утекают сквозь нее. Ты ведь чувствуешь это, правда, Кощей? Даже ты не сможешь поддерживать ее вечно. А что отведенная ей пара сотен лет по сравнению со сроком, уготованным тебе? Когда ее силы закончатся, нечему уже будет сохранять такое слабое, уязвимое тело, оно состарится, сморщится, усохнет и в конечном итоге развяжется узелок, что держит в нем бренную душу, и оно сгниет в земле среди червей, — голос Моревны скатился в свистящей змеиный шепот, и Кощей наконец увидел ее настоящую: заостренные черты хищной птицы, черные впалые глаза, очерченные синевой, натянутая на лицо кожа, бледные почти незаметные губы, черные прожилки вен, выглядывающие из-под воротника.
Ибо если не гнушаешься тьмой, рано или поздно она приходит за тобой, требуя оплаты.
О, они с Марьей были идеальной парой. И могли бы оставаться парой до сих пор, если бы она не испортила все. Если бы она его не исцелила.
Кощей скривил губы то ли в усмешке, то ли от отвращения.
— А я смотрю, такая перспектива жутко пугает тебя. Видимо, испытываешь это на себе? Что, так и не нашла эликсир бессмертия?
Марья снова рассмеялась. На этот раз в ее смехе не было ничего притягательного. Птичье карканье: злое и нетерпеливое.
— Зачем мне искать, если у меня есть ты? Проведи ритуал, и дело с концом, а я поделюсь с тобой силой!
Кощей тяжело вздохнул:
— Смирись, Марья, и отступи. Ты никогда не получишь бессмертия, своими попытками ты только приближаешь свой конец. Сколько сил у тебя забрала попытка перейти Смородину? Что тебе понадобилось в Нави? После этого ты решила прийти в этот мир? Ты ошиблась со своим решением. Я говорю в последний раз: уйди и больше никогда не приближайся к этому дому, ко мне и к Василисе.
— Ненавидишь меня? — спокойно спросила Марья, снова откидываясь в кресло.
Она уже справилась с собой и теперь к ней возвращалась ее внешность, словно кто-то накладывал краску на холст мазок за мазком. Кощей устало прикрыл глаза.
— Ненависть так себе чувство: съедает слишком много сил, отнимает слишком много жизни. Да ты и сама это знаешь.
— Что же, совсем ничего ко мне не чувствуешь? — повела плечом она и обиженно надула губы.
Кощей пожал плечами.
— Разве что испытываю некоторую брезгливость, Марыся.