И.О. Злой Королевы
Шрифт:
— Я так и понял, — вежливо склонил голову Эвейн.
Ага, понял, вот только подозреваю больше, чем мне хотелось бы.
… Попасть в Северное Гнездо до дождей мы не успели. Окрестности залило ливнями.
Только Тарун, верхом на Галате, раз в несколько дней выбирался в Ореховый Дол на рынок. Мы все-таки решили продавать Драконью воду, и от покупателей не было отбоя. За водой из источника приезжали из самой Тенеции, оплота независимых баронов-владетелей. Мы не слишком демонстрировали связи с непокорными провинциями. Но те хорошо платили, а я надеялась на живые индульгенции,
Нам нужны были деньги. Необходимо было продолжать вкладываться в улучшение сервиса. На постоялых дворах в округе уже дожидались хорошей погоды паломники. На въезде в Долину даже вырос небольшой поселок из одноэтажных домиков. В нем путешественники занимали очередь на посещение Вайсдана.
Ореховый Дол ожил. Впервые за несколько лет караваны не скидывали товары на повороте тракта, ведущего в Подгорье, а заезжали прямо в деревеньку. Тарун начал передавать драконью воду доверенным оркам, а те получали процент от ее доставки конечному потребителю, что в такую слякоть было нелегко.
Дождь шел днем и ночью. Склоны гор превратились в неустойчивую жижу. Но нам сели не угрожали, а мясо и остальные продукты мы давно покупали в деревне. Разве что Галата потихоньку охотилась, но не брала с собой Валатика. Вернее, взяла один раз и вернула Кайлу ком грязи с драконышем внутри.
Потянулись сытые, ленивые дни. Амбар пропах сыростью. Дрова горели плохо и не справлялись с влажностью. Гостей не было уже несколько недель, добраться до нашего постоялого двора по хляби могли далеко не все. Хорошо, что рабочие успели достроить домик для прислуги.
В остальном все было довольно мило. Мы с Астой наконец-то вспомнили о своих музыкальных талантах. Астелла расчехлила лютню, и даже застенчивые Рута и Бригитта, племянницы старой Мейгл, постепенно прониклись духом коммуны и стали проводить с нами больше времени по вечерам.
После сытного ужина, обычно из окорока, каши и овощей, рагу или жаркого, мы усаживались на шкуры и подушки и слушали лютню. Иногда мы с Астой рассказывали наши сказки, в основном, из моего мира. Лучше всех слушателям заходили вольные пересказы популярных исторических фильмов – адаптировать земную современность под сложный здешний менталитет мне было лень.
Я делилась историями с Астеллой, а та ловко меняла их начинку, не портя сюжет. Все взболтать, но не смешивать. «Эмма», «Евгений Онегин», «Ярмарка тщеславия» оказались книгами на все времена, включая мрачное средневековье.
Впрочем, иногда нам хотелось чего-нибудь в меру слезоточивого, и тогда я выуживала из памяти Шекспира или Диккенса. Одну только «Рождественскую песнь» пересказывала раз пять.
В один из вечеров мне захотелось самой взять лютню. Слова давно крутились в голове и однажды сложились в песню. И хотя стихотворец из меня был так себе, строки шли от души.
Король королеву любил,
Он глаз с нее не сводил.
Она была так юна,
Прекрасна, горда и умна.
И толк в колдовстве знала она…
…
Он черствое сердце смягчил,
Но в замке жену заточил,
Не дав страсть плоти познать.
Чтобы беду отогнать,
Чтоб
Я пела о тоске молодой королевы, о неприятии ее дворцовой свитой и фрейлинами, о ненависти падчерицы. Но больше всего Моргату томили недопонимание и, как ей казалось, холодность мужа. Он развлекался с придворными дамами, но ни разу не зашел к ней в покои. При этом его глаза говорили о другом – и юная Катарина терялась, не понимая, как трактовать эти взгляды.
Подняв глаза на Эвейна во время проигрыша, я тоже неожиданно в них утонула. Я пыталась пробудить воспоминания, а он – вырваться из наваждения. Он тоже ее видел, юную Моргату, но только моими глазами. И я поняла, откуда взялась эта песня – мне было очень важно, чтобы Эвейн тейр Фэрэль сам понял, кто перед ним.
Глава 24
И все же постоянные дожди вгоняли нас в депрессию. Невыносимо было сидеть в амбаре, делая короткие вылазки лишь в будочку специального назначения и в руины.
Галата перебралась в западную часть развалин, где уцелела часть второго этажа со стенами. Холод и снег были ей нипочем, а вот дождь заставлял целыми днями дремать у раскаленных камней.
Первой не выдержала Трисс. Живая от природы девочка устала в заточении. Даже общение с Зеркалом перестало ее радовать. Беатрис полюбила трансляции танцевальных фестивалей из Маджзы, солнечной страны оазисов (функцию «покажи Белоснежку» я временно отключила). Но Зеркало вдруг развредничалось.
Однажды днем Трисс, под вой ветра и стук капель по крыше, сбежала в гостиную, где женская часть сообщества готовила ужин, и, топнув ножкой, воскликнула:
— Я не красивая, я уродина!
— С чего ты решила? — лениво поинтересовалась я из-за стола. — Покажи того, кто тебе это сказал, и я плюну ему в морду.
Передо мной громоздилось блюдо с вылепленными плюшками, а тесто все не заканчивалось. Я устала лепить булочки – все монотонное вызывало тихую ярость.
— В Зеркало свое плюнь! Оно показало мне… показало… меня… и я была… страшная, вот! Такая! — Трисс изо всех сил втянула щеки. — А потом показало, что я танцую на балу… одна… и все от меня шарахаются, как от прокаженной, и… — мелкая резко замолчала.
«Я с этой жестянкой магической поговорю, будет только обучающие видео показывать», — чуть не пообещала я, но вовремя опомнилась.
Все мы, Трисс, Аста, Клара и я, медленно повернули головы в сторону камина. Там, скрестив ноги, сидел на шкуре и преспокойненько чинил свой плащ Эвейн тейр Фэрэль.
В какой-то момент мои друзья перестали замечать паладина, он стал неотъемлемой частью нашего бытия.
Тейр Фэрэль часто, особенно в последнее время, выныривал передо мной из ниоткуда в самый неподходящий момент, и я начала подозревала, что он использует какое-то отводящее внимание заклинание. А с того момента, как я неосторожно исполнила полубиографическую балладу собственного сочинения (и очень об этом пожалела – словно бесы за язык потянули) между нами натянулась нить напряжения. Так что Трисс не очень-то и виновата.