И.О. Злой Королевы
Шрифт:
Просто я устала притворяться. Меня так и тянуло выйти на площадь в Ореховом Доле и во всеуслышание заявить:
— Кровавая Королева вернулась! Трепещите!
Или что-нибудь в этом роде. Однако Тарун был против, и остальные меня в сей смелой инициативе не поддержали. Кроме Галаты. Но драконихе, кажется, просто было интересно понаблюдать, как отреагируют селяне: пойдут на амбар с вилами и факелами или падут ниц перед потомком Вайсланов.
Клара и Аста в один голос утверждали, что не могут оценить потенциал адепта Света. Наложенные на него чары сбивали все их магические
У Трисс испуганно округлились глаза, когда она осознала, что сболтнула лишнего. И ведь даже заклятие неразглашения «сорвала». Все мы понимали, что Клара – самоучка, и магия у нее ненадежная, но остальных «первое правило друзей королевы Моргаты – ничего не говорить о королеве Моргате» как-то сдерживало. Трисс же разнесла заклятье в пух и прах.
— Ты хочешь сказать, что тебе не понравилось отражение в Зеркале? — «ласково» уточнила у нее я. — Да?
— Ага, — быстро закивала мелкая, отступая к лестнице. — Честно-пречестно! Я эта… напридумывала, что танцую на балу, и мне показалось…
— Поменьше смоТриссь в зеркала, — от «дружелюбного» тона Астеллы у меня нервно зачесался нос. — Зеркала – источники искушения.
Трисс попятилась:
— Так я… пойду? Обещаю давить в себе…
— …. грех тщеславия, — подсказала Клара.
— Ага, его…
Эвейн в прямом смысле не повел ухом, продолжая монотонно орудовать иглой. А меня взяла такая злость, что я с трудом сдержалась, чтобы не начать кидаться в него сырым тестом. Ну почему ты не реагируешь? Ну скажи хоть что-нибудь! Ртом скажи! Странные твои взгляды не в счет!
И что это со мной? Почему меня волнует не то, что тейр Фэрэль, возможно, шпион и доносчик, а что он в курсе моего вранья? Мне стыдно? Неловко? Меня злобная падчерица убить хочет, Орден в рабство забрать, а я беспокоюсь, что некий мимопроходящий мужчина считает меня лгуньей!
Я давно впитала кое-что из арсенала Моргаты, например, здоровый пофигизм и легкий цинизм, но в случае с Эвейном они почему-то не действовали.
В конце концов, у нас деловые отношения, договор: тейр Фэрэль снимает заклятие с замка, один или с помощниками, а мы даем ему приют и доступ к драконьей воде.
Свою часть договора мы выполняли. Правда, Тарун не единожды осторожно интересовался у Эвейна, откуда у того взялась такая неожиданная и непреодолимая любовь к нашему скромному постоялому двору. На это адепт Ордена ответил, что драконий эликсир лечит его старые раны. Дескать, за время скитаний рыцарю-миссионеру довелось изведать столько страданий, что только долговременное воздействие волшебной воды способно улучшить его здоровье.
— Не врет, — мрачно сообщила тогда Аста.
Как раз в наличие ран я свято верила. Как говорится, тут не придерешься. Помнится, сама наблюдала из руин, как во время упражнений с мечом на спине паладина змеятся старые, плохо залеченные шрамы.
Все, в конце концов, заканчивается. Даже дожди.
Ливни прекратились. Небо несколько дней подряд радовало нас радугами, солнце с энтузиазмом вернулось к своим
Паладин напомнил мне о планах наведаться в Северное Гнездо. Галата согласилась отвезти нас туда на своей спине.
Воспоминания. Лучше бы их вовсе не было. Разрозненные обрывки мучили меня, путая разум: серебряные цепи, пьяная толпа в огромном зале, румяная темноволосая девочка-подросток, сидящая на ступеньках у трона, обернулась и смотрит на меня с ненавистью…
Но вот я, наконец, увидела Гнездо в годы рассвета. Самцы охотились на границе с Тень-Долиной, самки заботились о яйцах или грелись на солнышке.
Маленькая Галата вылупилась, когда ее матери, Орины, уже не было в живых. Несчастный случай. Орина попала под камнепад. Ее самец, Дараон, оплакал подругу и сжег ее тело. На месте кремации забил родник. Не из него ли потом черпало воду семейство Жавены?
Яйцу не хватило тепла, и дракониха появилась на свет слабой. Я кормила ее животной кровью, рубленым мясом и отпаивала драконьей водой. Драконы не верили, что детеныш выживет. Они потеряли интерес к крошечному вялому созданию, и только я боролась за его жизнь.
Я никого не винила. Опыт и интуиция подсказывали драконам, что трата сил бессмысленна. Но когда Галата подросла, они приняли ее как равную.
Все это мелькнуло перед глазами, когда я вновь увидела Северное Гнездо с высоты драконьего полета. Галата оставила нас на краю Гнезда, а сама улетела охотиться.
Она залетала все дальше и дальше в поисках добычи, косуль и диких кабанов, больше не беспокоясь о Валатике. Малыш оставался на попечении Кайла и Трисс. И Унцика, разумеется. Кайл понимал Валата все лучше и лучше. И баловал мелкого безмерно. Драконыш беззастенчиво пользовался особым к нему отношением в дни, когда строгая мама улетала на охоту.
Мы стояли наверху ямы, амфитеатром уходящей глубоко вниз. На дне поблескивали лужи. Я осторожно спустилась на несколько уровней по камням, каждый из которых когда-то был облюбован одним из драконов-старейшин. Здесь они проводили большую часть времени, обсуждая дела: погоду, охоту, людей. Но для личных гнезд имелся песчаный речной берег под глинистым обрывом. Каждая семья выкапывала пещеру в глине, где драконы спали и высиживали яйца.
Сейчас обрыв осыпался, подмытый дождями. Немудрено. Никто больше не укреплял пещеры стволами деревьев и не обжигал глину пламенем.
Увидев, что я смотрю на реку, Эвейн прервал молчание:
— Валат – необычный дракон. Кайл сказал, младший научился извергать пламя, пока слабенькое. Вчера Галата велела сыну прогреть дрова в большом камине. Валат поджег сырые поленья. Одним плевком. Когда они сгорели, пламя продолжало держаться еще несколько часов.
Жаль, я этого не видела. Вчера я весь день провела в своем закутке. Включала Зеркало и просила его показать мне хрустальный гроб. Но артефакт упорно гас. Зеркало не хотело работать, притворяясь разряженным, хотя я знала, что это не так. Однажды в отражении почему-то мелькнула знакомая фигура фана Пого. Жрец прислал письмо накануне, и мы ждали его в конце третьего месяца весны.