Ибн Сина Авиценна
Шрифт:
„Ах, если бы я Майманди видел, чем все кончилось! — думает Али. — Все его советы не стоят ничего перед и лицом Закономерности. Она с усмешкой наблюдает, как морщат лбы советники, чтобы предугадать ее ход, а тем более, когда вступают с Нею в борьбу, выставляя против! Нее флажки своих остроумных решений. Закономерность все равно все делает по-своему. На то она в Закономерность“. Недаром китайский историк Сыма Цянь назвал ее Небесной преемственностью (Тяньтун). Только она — царь в мире. Всегда проявляет свидетельство своей мощи перед соломенными усилиями людей, даже самых гениальных, стремящихся
1. Власть одного выборного лица обязательно превратится в Монархию.
2. Власть нескольких аристократов — в олигархию.
3. Власть демократическая — в охлократию.
И опять, все пойдёт по кругу.
Сыма Цянь определял закономерность по-другому:
1. Если ЦЗИН>ЛИ, будет ГУЙ (цзин — почтение, ли — закон, гуй — культ личности).
2. Если ВЭЙ>ЧЖИ, будет ШИ (взй — культура, чжи — естественная человечность, ши — сухая мертвящая ученость),
3. Если ЧЖУЙ>ВЭЙ, будет Е (чжуй — прямодушие, вэй — культура, Е — дикость).
Ни в одну из этих формул не укладывался Махмуд. Но Закономерность все же и по отношению к нему сработала: сильный ветер дует лишь до полудня… Чем могущественнее правитель, тем быстрее после него разваливается государство, В мае 1040 года прямо на поле сражения, у Дандаканана, Тогрулу поставили трон. Вскоре он и Чагры завоевали Рей, Хамадан, Исфахан, Балх, Герат, Закавказье. „Сельджуки ворвались, подобно изголодавшимся волкам“, — напишет грузинский летописец Липарит Орбелиани, свидетель этих событий, В 1055 году Тогрул возьмет Багдад и женится на дочери халифа! На свадьбе туркмены плясали „вприсядку и прыгали на колени“, — пишет сириец Эбрей, В 1071 году византийский император Роман пойдет против Али-Арслана, сына Чагры, с 200 тысячами солдат. У Али-Арслана 15 тысяч, и он просит мира. Но Роман ответит: „Не будет тебе мира, разве что в Рее!“ Сказал тогда Али-Арслан войску, рассказывает Ибн ал-Асир: „Кто желает уйти, пусть идет, ибо нет здесь султана, который приказывал бы или запрещал“.
Взял меч, завязал узлом хвост лошади, надел все белое, плакал и молился, сидя на коне, А потом пошел в бой и взял Романа в плен.
— Разве я не посылал к тебе за миром? — спросил он византийского императора.
— Изба ей меня от упреков и сделай со мною, что хочешь.
— А что бы ты сделал на моем месте?
— Сделал бы тебе зло.
— А как я поступлю с тобой?
— Убьешь меня или проведешь с позором по мусульманским землям. А может, простишь и поставишь наместником…
— Я имею в виду именно это, — ответил Али-Арслан».
Сыном Али-Арслана К был тот самый Малик-шах, который сделал Омара Хайяма своим недимом, а Низам аль-мулька — везирем. И это над ним, как проклятье, сидел в крепости Аламут Хасан Саббах.
Ибн Сина остро наблюдал за туркменами. Он чувство, вал: за ними будущее. Они — резинка, которая сотрет усилия Махмуда.
«Завершается время жизни Ибн Сины, — горько думает Али. — Завершается жизнь всех, кто был дан ему попутчики…»
«Однажды я пришел к Беруни, — рассказывает судья Валвалиджи, — когда он уже прощался с жизнью, издавая предсмертные хрипы, и грудь его была стеснена. Он молвил: „Что
— Если я покину мир и буду знать вопрос, разве это не лучше, чем если я покину мир и не буду знать вопрос?“ Я рассказал ему, а он стал утверждать в памяти, затем он разъяснил мне, что обещал. И я вышел от него, И по пути услыхал крики, возвещающие о его смерти».
Ученик Беруни записал на полях раскрытой рукописи, что лежала на столе, дату смерти своего учителя:
11 декабря 1048 года.
А вот Абу Саид. Он больше не носит свой хырки, сменил их на золотые одежды. «Сто лет продержится в народе дух моего учения, — сказал он себе. — Потом вырастет трава на тропинках к моему мавзолею…» Он несколько раз ездил в Туе из могилу Фирдоуси. Парод нескончаемым потеком шел поклониться поэту, несмотря на то, что духовенство запретило хоронить его на мусульманском кладбище. Похоронили 87-летнего Фирдоуси в его же саду. Недалеко от его могилы — могилы халифа Харуна, Низам аль-мулька и Газзали.
«Я прошу вас, мой Учитель, мой Господин, — пишет Ибн Сине Абу Саид, — вашего взгляда на исполнение молитв, совершаемых в святых местах, на влияние, которое они оказывают на душу и тело человека, чтобы мне опираться на ваш авторитет!». И заплакал, подумав: «Слишком красивым был мой путь для праведного пути»… Подписался в письме — «Бывший святой».
Так же плакал и Фирдоуси перед смертью, о чем не знал Абу Саид. 20 лет скитался старый поэт в поясках правды после того, как Махмуд не принял его «Шах-намэ». И только в Багдаде понял: самое дорогое, что у него было и есть, — это сын. И еще главное — быть похороненным около него. Вот почему он так молил бога позволить ему успеть добраться на Багдада до Туса и в Тусе умереть.
Вся жизнь прошла, мне восемьдесят седьмой. Не надо б мне гоняться за тщетой. Отцу о смерти сына думать надо. И в этой думе будет мне отрада…. Ты защищал от бед отца родного. Но ты ушел от спутника седого.Готовится к смерти и Али. Ибн Сина пришел к нему, когда в Арке все стихло, и расцвела над Бухарой древняя алмазная книга звезд, Ибн Сина и Али обнялись.
Прощай, — сказал Али. — Завтра я умру.
— Я тоже, — говорит Ибн Сина.
— Как?! А разве ты умер в Исфахане?
— Нет, из Исфахана я бежал. Туда прибыл из Багдада новый муфтий. Начал преследовать философов, жечь книги…
— Вот «Даниш-намэ», которую Ибн Сина посвяти вам, — говорит новый муфтий эмиру Исфахана Ала ад-давле. — Последняя, больше ничего от этой пакости не осталось. Сожгите сами, И эмир покорно бросает книгу в огонь… — ту самую которую Ибн Сина посвятил ему.
Несут Ибн Сину в паланкине, как когда-то несли Шамс ад-давлю. Несут двое бродяг, приставших по до-роге. Джузджани отправился вперед, в Хамадан, в дом Абу Саида Дахдука, чтобы приготовить тайный въезд Ибн Сины в город прежних его Мук…