Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
Ибо, если есть в мироздании неумолимый закон, по которому душа, так или иначе преступившая грань греха, погибает, он, отец Иннокентий, готов отдать свою душу ради любви к Нему, ради службы Ему теперь, когда все отвернулись от Него - слабого. Это и есть его служба. Это и есть вера его. В такое-то время она и нужна - подлинная, сыновья.
В эту секунду вздрогнул отец Иннокентий и в ужасе отшатнулся от окна. Занес было руку для крестного знамения, но только медленно провел ладонью по волосам. С той стороны окна,
Отец Иннокентий с неприятностью почувствовал, что тело его ослабло, а рот приоткрылся. Физиономия же тем временем стала что-то говорить ему и делать знаки. Слов было не разобрать. Всмотревшись в мимику ее, он догадался, наконец, что просит она его подойти к двери. Он перевел дух и, выстроив вопрос на лице, пальцем указал в сторону крыльца. Физиономия радостно закивала и исчезла. Постояв какое-то время, собираясь с мыслями, отец Иннокентий прошел в коридор.
Когда с керосиновой лампой в руке ступил он на крыльцо, и скрипнули под ним половицы, из-за двери раздался ему навстречу добродушный голос:
– Добрый вечер, батюшка. Простите, Бога ради, что напугал. Мне в Зольск нужно, а в темноте дорогу потерял, и дождь еще. Заблудился совсем. Не объяснили бы вы мне?
– Кто же вы такой будете?
– Нездешний я. Издалека иду.
Отец Иннокентий подумал немного, огляделся, приметил на всякий случай топор в углу и приоткрыл дверь.
На пороге стоял небольшого роста улыбающийся человечек довольно молодых еще лет, светловолосый, давно не бритый, но, в общем, с незлым лицом, хорошими глазами, страху совсем не внушавший.
– Входите, - пригласил отец Иннокентий.
Взойдя на крыльцо, он оказался священнику едва не по плечо. Одет он был очень плохо - в какое-то почти тряпье; за спиной у него болтался рюкзак, вода из рюкзака лилась струями. Ступив на порог, он сразу заметно застеснялся.
– Проходите в дом, - оглядев незнакомца, сказал отец Иннокентий.
– А рюкзак пока здесь оставьте.
– Спасибо, - замялся человечек.
– Наслежу я, не нужно. Да и поздно теперь. Вы мне дорогу расскажите, и пойду я.
– Ну, куда же вы пойдете ночью? До Зольска километров шесть отсюда будет, и дорога в дождь непролазная. Проходите, проходите.
– Спасибо, батюшка, - переминался тот.
– Неловко вас беспокоить. Уж лучше вы расскажите, а ходить мне - не привыкать.
– Ничего я вам не расскажу у порога, - отец Иннокентий накинул крючок на дверь и легонько подтолкнул человечка в сени.
– А беспокойства особого нет. Спать я все равно не ложусь.
Незнакомец, наконец, вздохнул, снял рюкзак, опустил его в угол и прошел.
– Сюда, - светил ему отец Иннокентий, - на кухню. Переодеться-то у вас не во что? Ну, так сейчас
– Да не беспокойтесь вы, - почти уже взмолился незнакомец.
– Неудобно же, ей Богу.
– Неудобно, говорят, знаете что делать?
– обернулся отец Иннокентий, посмотрев строго.
– Вот то и неудобно. И с мокрым человеком еще разговаривать неудобно. А уж раз постучались, нечего теперь стесняться. Раздевайтесь и все к печке вешайте.
Вернувшись через пару минут из комнат, отец Иннокентий принес помимо халата еще свежее полотенце и резной вишневый графинчик. Гость стоял посреди кухни в одних трусах. Он оказался не слишком худ, но слаб - с неразвитыми мышцами и узкими плечами. Вытирался он долго и с удовольствием: лохматил голову, тянулся за спину, благодарными глазами следя за хозяином.
Отец Иннокентий тем временем достал из шкафчика стопку.
– Спасибо, батюшка, да я ведь не пью, - улыбнулся гость, влезая в огромный халат священника.
– Я пока что и не предлагал, - не слишком вежливо заметил отец Иннокентий.
– Но стопочку против простуды вам теперь необходимо. Садитесь и наливайте сами - это вместо лекарства. Соленые огурцы, хлеб - на столе, я пока картошку согрею. Как звать-то вас?
– Глебом. А вас, батюшка?
– Иннокентием, - он склонился над керогазом, установил огонь, поставил кастрюльку.
Гость все еще стоял.
– Я же говорю вам - садитесь, - снова приказал отец Иннокентий.
– Что вы как красна девица, честное слово? Все вас уговаривать нужно. Садитесь и давайте, рассказывайте.
Хотя и сохраняя строгий вид, отец Иннокентий чувствовал с удивлением даже, насколько рад он неожиданному случаю скоротать бессонницу. Он сходил еще в спальню за трубочкой, и когда вернулся, гость его, представившийся Глебом, как раз решился, наконец, присесть. Они сели друг напротив друга за деревянный крашеный стол - Глеб на лавку, отец Иннокентий на табурет.
– Рассказывайте, - снова предложил отец Иннокентий, закуривая.
– Что же рассказывать?
– Рассказывайте по порядку: кто вы, откуда, куда идете? Но сначала выпейте, - отец Иннокентий все-таки сам налил из графинчика в стопку.
– А вы?
– Я не могу. Голова потом сильно болит. Пейте, не стесняйтесь.
Засучив рукав халата, Глеб взялся за стопку с большой опаской - видно, что больше - из невозможности отказаться, долго готовился. Выпил страшно неумело, весь сморщился, зажмурился, скорее схватился за огурец.
– Крепкая у вас водка, - то ли одобрил, то ли пожаловался он, отдышавшись.
– Обыкновенная. Так откуда ж это вы будете, где пить не научились?
– С Дона я, из казаков. Да, что вы! Вообще-то у нас в станице все пьют. Много пьют. Это только я непривычный.