Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
Неизвестно, что понял он или предположил из крика ее. Но, посмотрев ей в глаза, он развернулся и побежал, побежал очень быстро.
– Надя, простите, я потом объясню, - несколько секунд еще она стояла, глотая воздух.
– Там беда! Беда!
– выкрикнула она уже на бегу.
Молнии рвали черное небо над городом, дождь хлестал по раскисшей земле злыми косыми струями. В первую же минуту Вера Андреевна разбила босые ступни о невидимые в лужах камни. Дыхания своего она не знала и не умела рассчитать, поэтому очень скоро почувствовала, что задыхается и готова упасть. На бегу она беззвучно плакала,
Позади остались кинотеатр, подвальные окна библиотеки. Через минуту она свернула в безымянный переулок, и ей видна стала площадь.
На площади горели два фонаря - у дальнего конца, по обе стороны от деревянной трибуны. Фонари освещали огромный кумачовый транспарант. Черный силуэт колокольни с отбитым крестом вырос на мгновение в подожженном молнией небе позади транспаранта.
Вера Андреевна бежала теперь, не чувствуя ни разбитых ног, ни боли в груди. Ей видны становились силуэты под фонарем. Приближаясь, различала она, как неловко расставив ноги, откинув плечи назад, Паша стоит у трибуны и обнимает за колени детскую фигурку, словно бы подсаживая ее. И от фигурки наверх, к светильнику, уходит веревка.
И только уже возле самой трибуны, за громовым раскатом, за шумом дождя, услышала она вдруг высокий отчаянный детский визг. Сердце ее рванулось, дыхание кончилось, и она схватилась руками за край трибуны.
– Вера, да помогите вы!
– кричал ей Паша.
Она отпустила мокрые доски, в глазах ее потемнело; делая шаг, она не знала, упадет сейчас или нет.
Белобрысая, с оттопыренными ушами голова Шурика повернута была набок. Лицо его целиком состояло из крика - из глаз и рта, раскрытого сверх всякой возможности. Паша держал его высоко ей трудно было дотянуться до шеи. Намокший узел оказался тугим, веревка не хотела выходить из него. Мальчишка визжал оглушительно.
– Держите вы!
– приказал ей Паша.
– Вот здесь. Да нет же, вот здесь! Крепче держите!
Она прижала к себе ноги Шурика ниже колен, и Паша отпустил. Мальчишка оказался страшно тяжелый. Он вцепился пальцами в волосы ее, и ноги его отчаянно дергались. Ей показалось в первую секунду, она не выдержит. "Господи, помоги!" - успела она простонать про себя.
Паша, обеими руками схватившись за петлю, с силою дергая в разные стороны, растягивал ее. Наконец, она прошла вкруг головы Шурика и заплясала в воздухе. Паша принял мальчика на грудь и опустил. В ту же секунду ноги Веры Андреевны подкосились сами собой, и она села на брусчатку. Еще какое-то время потом все происходило как бы не с ней.
Шурик
– Щенок!
– крикнул он ему прямо в лицо.
– Шутки вздумал шутить?! Вы представляете, Вера, он на краю трибуны стоял с веревкой на шее - дожидался. А когда меня увидел, сиганул.
– Вовсе я не дожидался, - всхлипывал Шурик.
– Я... я веревку не мог... Я не нарочно, Вера Андреевна!.. Я не буду... Я не буду вам ничего!.. Вы... Вы...
– Что я?!
– Вы знали, почему я с Игорем подрался. Вы все знали, все знали!
– Ну и что?
– Вы знали, что мой отец не виноват! Знали, знали! Его товарищ Орджоникидзе хвалил. Вы знали, а справку подписали!
– Не болтай ерунды!
– Я вас ненавижу! Я вам не буду ничего... Я только Вере Андреевне!
Он принялся изворачиваться, вырываться, ударил Пашу по рукам.
– Пустите! Я вас ненавижу! Я вашего Игоря еще побью!
Он вырвался, наконец, и отскочил в сторону.
– Побью, побью! Вера Андреевна, он все знал, все знал!
Похоже было, он собрался удрать.
– Шурик, подойди ко мне, - попросила она.
– Пожалуйста, подойди!
Не сразу, но он подошел, встал рядом, она взяла его за руку и вдруг он снова заревел в голос.
– Ну, все уже, все. Не надо, - говорила Вера Андреевна, прижимая его ладонь к лицу, и сама тоже плакала.
– Скажи, ты где живешь сейчас?
– У... у тетки.
– Где это?
– Я не пойду туда! Нет, нет, я не хочу!
– Хорошо, конечно, - сразу согласилась она.
– Будешь ночевать сегодня у меня - ладно? Только надо ведь предупредить ее. Она уже тебя, наверное, ищет.
– Не ищет она, ей все равно. Я часто не ночую... Вера Андреевна! Я не нарочно!.. Это неправда, что он говорит. Честное слово! Я же не думал... Я веревку не мог забросить.
– Да, да, конечно, я это знаю. Мы обо всем поговорим с тобой. Теперь все будет хорошо.
Она плакала, гладила его по голове и видела, как через площадь вприпрыжку ковыляет к ним Аркадий Исаевич.
Она хотела было встать, но не смогла. Кружилась голова, и ноги ее были ватными. Она только села иначе. Паша отошел в это время к другому краю трибуны и что-то осматривал там.
– Господи, господи!
– задыхаясь, бормотал подбежавший Аркадий Исаевич.
– Вы успели. Ну, слава богу, слава богу! Я бы себе не простил, Вера, никогда не простил бы. Столько времени языком чесать, а письмо в кармане... Вы правы, мы только и делаем что болтаем, только и можем, что языком! Все мы одинаковы... Но вы успели.
Она сумела даже удивиться немного - не слышала никогда, чтобы Эйслер изъяснялся столь бессвязно. И как-то это помогло ей самой собраться. Она подумала вдруг, что не стоит им возвращаться домой всем вместе - Эйслеру, Паше и Шурику - все возбуждены, что-нибудь может выйти нехорошее.
– Шурик, - сказала она.
– Это Аркадий Исаевич, мой сосед, да ты его знаешь. Вы сейчас идите домой, поставьте чаю. И я тоже скоро приду. Мы обо всем с тобой поговорим еще. Ладно? Ты можешь жить у меня сколько захочешь. Мы обо всем, обо всем с тобой поговорим теперь.