Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
Наконец, открылась дверь, в секретарскую вышел Мумриков с какими-то бумагами, на ходу пожал ему руку и исчез в коридоре. Харитон так и не успел решить, хорошо это или плохо, что не заговорил он с ним о позавчерашнем. Из двери вслед за Мумриковым появился вдруг сам Степан Ибрагимович.
– А, ты уже здесь, - кивнул он ему и положил на стол к Лизе какие-то бумаги.
– Тут все размечено. Сделай десяток экземпляров. Пока, наверное, хватит. Заходи, - пригласил он Харитона.
– Четверть часа меня ни для кого нет.
– Понятно, - ответила Лиза.
Пропустив Харитона вперед, Баев закрыл дверь и, энергично шагая через кабинет, указал Харитону
– Вот что, Харитоша, - начал он, как только оба они сели по разные стороны стола.
– Дело у меня к тебя весьма серьезное и строго конфиденциальное - все должно остаться между нами.
– Вы же меня знаете, Степан Ибрагимович.
– Я тебя знаю, поэтому и решил обратиться к тебе. Слушай меня внимательно. Во-первых, что касается твоей матери.
– Я очень извиняюсь, Степан Ибрагимович, что так неловко все получилось. Я знаю, что я виноват.
Баев пристально на него смотрел.
– Да, ты виноват, Харитоша, но "неловко" в данном случае не совсем подходящее слово. Получилось у нас с тобой не неловко, получилось у нас нечто похуже. Я не знаю, вслушивался ли ты в то, что она несла там. Лично я не вслушивался, но оказалось, что были люди, которые слушали очень внимательно. Я не буду тебе называть фамилий, но поверь, что наплевать на их мнение будет совсем не просто, а мнение их таково, что, все это было, если и бредом, то бредом что-то очень уж определенной направленности. Ты меня понимаешь?
– Степан Ибрагимович, я заранее готов согласиться со всем, что вы предложите мне предпринять относительно нее.
Баев покачал головой.
– Нет, ты все же не понимаешь меня. Да если бы дело было в ней, дружище, все было бы гораздо проще. Но дело-то вовсе не в ней. С нее что за спрос? Она кому нужна? А вот ты, голубчик, нужен. Может, и не сам по себе, но как способ мне насолить. Кое-кому мы тут с тобой дорогу переходил не раз, сам знаешь. А повод ответить очень даже подходящий. Так что, если делу этому дадут ход, не просто будет доказать, например, что вот так вот запросто прошла она к нам на террасу без посторонней помощи. И свидетелей, которые каждое слово ее припомнят и в строку вставят, найдется хоть отбавляй, поверь мне.
– Но ведь вы знаете, Степан Ибрагимович, что все это просто нелепость, ошибка.
– Я все знаю, Харитоша, и, разумеется, просто так никому тебя не сдам. Ошибка - это ты верно сказал, только исправлять ее за тебя мне придется. И я готов, но взамен и у меня будет к тебя одна просьба.
– Просьба?
– пожал плечами Харитон.
– Вам незачем просить у меня, вы можете приказать.
– Хорошо, если так, - Баев откинулся на спинку кресла и немного помолчал, глядя прямо в глаза Харитону.
– Дело в том, что на этом дне рождения я тоже допустил одну ошибку. А теперь выходит так, что именно тебе сподручнее всего ее исправить.
– Мне не требуется ничего объяснять, Степан Ибрагимович. Скажите, что нужно сделать.
– Да нет, я думаю, лучше будет объяснить. Дело в том, что - ты уже ушел тогда, но, я думаю, знаешь - очень разозлили меня эти прыткие райкомовские ребята со своим Мальковым, ну и, признаюсь, немного погорячился я.
– Это вы насчет Веры Андреевны? А что, по-моему, вполне подходящая кандидатура.
– Да нет, Харитон. В том-то, к сожалению, все и дело, что совсем неподходящая. Ни по каким статьям. Во-первых, должен быть от Зольска мужчина и не младше сорока. Во-вторых, Бубенко - это и ты еще застал.
– Насчет кристаллин?
– чуть улыбнулся
– Вот именно - насчет кристаллин. Только все это не очень весело, на самом деле. Бубенко сильно зол, он звонил мне сегодня и требовал ни больше, ни меньше, как возбуждения уголовного дела по факту прилюдного оскорбления товарища Сталина.
– Ну, это-то пустяки, Степан Ибрагимович. Подумаешь, Бубенко.
– Представь себе, очень даже подумаешь. Бубенко сейчас знаменит, печатается в московских журналах, а туда, чтоб ты знал, так просто никого не пускают. У Бубенко в Москве, я уверен, есть такие связи, которые нам с тобой и не снились. Короче, ясно одно - так или иначе, а в Москве меня с Верой Андреевной никто не поймет, так что это была ошибка. Но и от своего слова - тем более, прилюдного - отказываться я, ты понимаешь, не могу. Арестовать ее на следующий день после того, как выдвинул ее в депутаты, невозможно. Поэтому я и прошу тебя исправить за меня эту ошибку.
– Что же нужно сделать?
– Выход, к сожалению, только один. Веру Андреевну придется убрать.
Харитон как-будто проглотил что-нибудь несъедобное, сидел неподвижно и смотрел на Баева, чуть приоткрыв рот.
– Да, Харитоша, я понимаю, тебе это нелегко будет переварить, тем более, что вы, кажется, в приятельских отношениях, но именно тебе придется провести спецоперацию другого выхода нет, - Степан Ибрагимович отпер ключом один из ящиков стола, достал оттуда и положил на стол маленький бумажный конвертик.
– Технически я предлагаю тебе легкий и совершенно безболезненный способ, - сказал он.
– Не потребуется ни крови, ни насилия, ничего вообще неприличного. Здесь порошок без цвета и запаха - это самое современное средство. Если ты высыпешь ей в чай или в шампанское половину порции, через четверть часа она тихо уснет за столом и больше уже не проснется. После этого ничего больше делать тебе будет не нужно, только позвонить мне, и остальное я устрою.
Харитон продолжал сидеть молча.
– Вот такая ситуация, - подвел итог Степан Ибрагимович, не сводя с него внимательного взгляда.
– И такая у меня к тебе просьба. Ты теперь понимаешь, что приказывать я тебе не могу, но если ты откажешься помочь мне исправить мою ошибку, я не смогу помочь тебе исправить твою. Последствия для нас обоих будут не самые приятные, но для тебя, уж поверь мне на слово, значительно хуже - я даже не берусь их предсказывать. И времени на раздумье у тебя немного - до завтра. Вот, пожалуй, и все, хлопнул он ладонями по краю стола.
Харитон чуть вздрогнул и медленно покачал головой.
– Степан Ибрагимович, - произнес он чуть слышно.
– Я не знаю, смогу ли я. Мне это... будет слишком тяжело. Может быть, кто-то другой.
Баев пожал плечами.
– Никого другого я просить об этом не могу, хотя бы уже потому, что никто другой не сможет, как ты, прийти к Вере Андреевне, чтобы выпить с ней чаю... Ну, ладно, вот что - со своими чувствами ты разберись, пожалуйста, уже у себя в кабинете, только отдавай себе отчет в следующем. Во-первых - я рискую в этой ситуации потерять лицо, ты рискуешь потерять гораздо больше. Во-вторых - если ты не сделаешь этого, то, вероятнее всего, мне останется внять требованиям Бубенко. Для самой Веры Андреевны это, как ты понимаешь, едва ли будет более предпочтительным вариантом. И в-третьих - повторю то, с чего начал: самое плохое, что ты можешь для себя придумать теперь это хотя бы намекнуть кому-нибудь о нашем разговоре. А теперь все. У меня полный завал. Счастливо.