Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
Стараясь не позволить страху овладеть собой, он поднял глаза к серому низкому небу и, сложив на груди овчинные рукавички, зашептал молитву.
– Матерь Божья, Царица Небесная, - бормотал он.
– Сделай так, чтобы я дошел. Я всегда слушался родителей и заповеди соблюдал. Я буду добрым и честным. Помоги мне. Помоги, пожалуйста.
Тучи стояли между ним и небом. Солнце едва виднелось сквозь них бесформенным бледным пятном. Мир вокруг казался глух, безжизнен и равнодушен. Не было признаков того, что кто-то услышал его.
Паша потихоньку заплакал и, в последний раз оглянувшись на хутор, поплелся вниз
Он шел еще довольно долго, но скоро стала овладевать им какая-то странная сонливость. Сознание его постепенно обволакивало что-то похожее на эти серые тучи. Он постепенно перестал думать о чем бы то ни было и почти забыл о цели, к которой стремился. Он знал только, что вот сейчас нужно вытащить ему из-под наста левую ногу, вот сейчас - правую. Так прошел он, трудно сказать, еще сколько - час, или два, или три. Окоченевшие ноги, наконец, исчезли из-под него, и в какой-то момент он вдруг увидел, что уже не идет, а лежит на снегу лицом вверх. Это показалось ему приятным. Небо опустилось вплотную к нему, укутало тело теплым туманом. Ему сделалось уютно. Он незаметно улыбнулся под платком и закрыл глаза...
Проснулся он оттого, что его бросили в огонь. Казалось, что на всем теле его не было места, которое не горело бы. Паша хотел закричать, но не оказалось сил - он только простонал и открыл глаза.
Первое, что он увидел, был внимательный взгляд серых глаз за стеклами пенсне и золотой офицерский погон. Почему-то в первую секунду это испугало его. Он быстро огляделся.
Он лежал в маленькой темной, аккуратно прибранной комнате в одно окно, на железной кровати с круглыми полированными набалдашниками по углам решеток. На окне висели темно-синие занавеси, на столе у окна стоял самовар. Все это как-то не удивило Пашу, хотя он отлично помнил, что засыпал в другом месте.
Обладатель пенсне между тем, пока Паша делал свои наблюдения, залез рукою в тумбочку, стоявшую возле кровати, извлек оттуда небольшую овальную флягу и, бережно отвинтив крышечку, поднес флягу к Пашиным губам.
– Пей, - сказал он негромко.
Паша послушно отпил, тут же поперхнулся, закашлялся, замотал головой. Во фляге оказался разбавленный спирт.
– Пей, пей, - серьезно повторил тот.
– Полегчает.
Паша жалобно посмотрел на погон, но ослушаться не решился, и, страшно морщась, сделал еще несколько маленьких глотков. Офицер тогда снова потянул руку к тумбочке и подал ему кусок хлеба. Паша не торопясь съел его и, уже когда он кончился, почувствовал вдруг звериный голод. В глазах его от спирта стояли слезы, но через пару минут тело стало наливаться изнутри приятной тяжестью, огонь немного отступил, и снова потянуло в сон.
– Семен, - не оборачиваясь, негромко позвал офицер.
И возле кровати появился большелицый человек в бескозырке.
– Очухался что ли, - в упор уставился он на Пашу.
– Ну и ну. Видать, в сорочке родился ты, малой. Еще б полчасика проваляться тебе там, и никто не узнал бы, где могилка твоя. Что смотришь-то? Ты не на меня смотри, на них вот смотри, на Ивана Сергеича. Молиться тебе теперь всю жизнь на них - не намолиться. Высмотрели тебя, а ведь почитай уж с головой замело. Как это, малой, угораздило-то тебя?
– Ладно, ладно, - сказал офицер.
–
– Паша.
– Ты куда шел-то, Паша?
– В Вислогузы.
– Ну, вот, - пожал плечами большелицый.
– Я же говорю - в сорочке. В этих самых Вислогузах ты, брат Паша, сутки уже без памяти и валяешься... Глядите, Иван Сергеевич, засыпает он, кажись, опять. Успеет еще наесться-то, пусть уж спит лучше, пока спится - оно на пользу.
Жаркий цветной туман, родившийся из полумрака комнаты, в самом деле уже окутывал Пашу. Слова большелицего звучали издалека, роняли смысл, улетали в пространство. Паша сумел понять только, что все закончилось хорошо, он больше не один, о нем заботятся. Глаза его сами собой закрылись. И в ту же секунду комната закружилась вокруг него, перевернулась, ухнула в бездну. Больше никогда не видел он ни Ивана Сергеевича, ни большелицего. Еще на несколько часов сон забрал его из этой жизни.
Это был пожилой высокорослый мужчина с проседью в бороде и в начавшей уже отрастать шевелюре. Лицо его казалось несколько сонным, опухшим, лоб изборожден был множеством разнокалиберных морщин. Однако прямой и спокойный взгляд серых глаз, строгий разлет бровей, правильной формы нос выдавали в нем старорежимную породу. На носу держалось узенькое стальное пенсне. В целом, несмотря на внушительную осанку, вид у Ивана Сергеевича был довольно помятый: некогда приличный черный костюм совсем обвис на нем, и выглядел он в общем почти стариком на фоне молодого розовощекого охранника.
Конечно, он сильно изменился за эти двадцать лет и, наверное, особенно за последние месяцы, проведенные в тюрьме. Но даже если бы Паша не знал, что его зовут Иваном Сергеевичем, он ни минуты не усомнился бы в том, что это именно он.
Голова у Паши наотрез отказалась анализировать и понимать ситуацию. Через минуту предстояло ему произнести обвинительную речь, но он не знал уже, что ему говорить. Он только ясно чувствовал - требовать для Гвоздева расстрела, что был он обязан сделать, он не может.
– Встать, суд идет!
– хрипло объявил охранник, оставшийся возле двери.
На секунду, пока он стоял, в голову Паше пришла даже странная мысль - притворно упасть в обморок. Но вовремя сообразил он, что это не будет выглядеть реальным; в актерские способности свои он не верил.
– Прошу садиться, - сказал Дзарисов.
– Слушается дело по обвинению Гвоздева Ивана Сергеевича, 1882-го года рождения...
Конечно, Гвоздев не мог узнать его. Неизвестно вообще, помнит ли он о том мальчишке, которого нашел в заснеженной придонской степи двадцать лет назад. Кстати, он ведь не мог не заметить - в деле нигде ни строчкой не упоминалось о том, что Гвоздев служил у Деникина.
– Прошу вас, - кивнул ему Дзарисов, закончив вступление.
Паша поднялся, помолчал немного, взял в руки обвинительное заключение. Нет, не может быть, чтобы все это происходило с ним.
– Из материалов следствия видно, - начал он немного тише, чем нужно, - что обвиняемый гражданин Гвоздев по заданию западных спецслужб составлял умышленно подогнанный под фальшивый образ конспект из оторванных от контекста цитат вождя ВКП(б) т. Ленина, который в дальнейшем тайными каналами готовился переправить на запад...