Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
Рука у Глеба слегка дрожала, когда он снимал с кривого ножа горячее мясо. Не из-за козы, а больше из-за того, что так лениво уверен в себе, в своем праве и в своей правоте, был этот татарин. Обиднее всего казалось ему, что таким простым и понятным было для него все то, о чем Глеб передумал многими бессонными ночами, в чем сомневался, чем мучился так долго. И как будто нечего было возразить ему.
Баядер и Кириллу протянул кусок. Все, кроме Глеба, начали есть. Некоторое время ничего за столом не было слышно, кроме чавканья. Пока, вгрызаясь зубами в мясо, Баядер ни покосился на Глеба.
– Почему не
– спросил он.
– Ешь, ешь, не печалься. Поедешь в город - другую козу купишь. А денег нет, у Спаса попроси, он тебе из стада своего пришлет.
– Баядер, - спросил вдруг Глеб.
– А тебе чернецы из писания больше ничего не читали?
– Читали, много читали. Почему ты спрашиваешь?
– Там в одном месте сказано еще про поле, про семя доброе и про плевелы. Про то, что собраны будут однажды плевелы и ввергнуты в печь огненную, где плач и скрежет зубовный. Спас добрый Бог для тех, кто заповеди его исполняет. Их он любит и, если оступились, наказывает любя, чтобы обрести им в конце жизнь вечную. А от делающих и любящих беззаконие он отступает, но тяжкая участь им уготована в конце света.
Выслушав это, Баядер оторвался от мяса, и узкие от природы глаза его сузились еще больше, превратились в недобрые щелочки.
– И мне, по-твоему, уготована?
– поинтересовался он.
Кирилл под столом уже и кулаком стучал по колену Глеба.
– Если делаешь беззаконие, убиваешь, насильничаешь, то да.
– А убивать, по-твоему - всегда беззаконие?
– Всегда.
– А если я монгол, а он урусут?
– Всегда.
– А если он самого меня убить хочет?
– Всегда.
– Ну, ладно, - отшвырнув вдруг на землю остатки козлятины, Баядер резко встал из-за стола, обернулся к костру и что-то выкрикнул.
На крик его отозвался один из сидевших у костра. Поднявшись, он подошел к тому самому татарину, который связанный и безоружный, сидел чуть в отдалении от прочих, под деревом. Кажется, что до сих пор ему даже и есть ничего не давали. Дернув его за рукав, он поднял его на ноги и повел к столу. Оказалось, что и ноги у этого татарина были спутаны веревкой ниже колен. Идти он мог, передвигаясь мелкими шаркающими шажками.
Баядер тем временем стоя переговаривался о чем-то с сидевшими за столом. Разговаривали они довольно долго. Баядер кивал головой то на Глеба, то на связанного татарина, то на того, кто привел его. Этот последний тоже принял участие в разговоре. Молчал только связанный татарин, смотревший на сотника хмуро и даже как будто с угрозой. Закончился разговор какой-то короткой фразой Баядера, после которой все они рассмеялись и повернулись к Глебу.
– Вот смотри, харакун, - сев на место, сказал, наконец, Баядер по-русски.
– Этого человека зовут Азарга, - кивнул он на связанного татарина.
– Он был хороший воин. Смелый был, сильный был, один с тремя дружинниками урусутскими биться мог, всех троих убивал. Одно только я всегда за ним замечал - жадный был. В Орду, к себе домой, больше других всегда вез, у харакунов, вроде тебя, посуду медную отбирал. А в Москве три дня тому, он у Нохоя, - кивнул Баядер теперь на того, кто его привел, брата убил и золото забрал. Хитро все придумал - хотел на урусута одного свалить. Урусута мы того поймали, пытали, казнили, а золото потом Нохой у Азарги
Глеб покачал головой.
– Нохой по другому думает. В великой Ясе записано: если воин украдет у воина - увидит смерть. И он увидит смерть, но монгол монгола без суда убивать не должен. Нохой отвезет Азаргу к темнику - хану Курмиши, чтобы тот судил его. Хан его или сам казнит или отдаст его Нохою, тогда Нохой ему голову отрубит. Но я теперь проще решил поступить. Ты урусут, тебе монгола можно убить, и я хочу тебя кое-чему научить, чтобы вперед не судил о том, чего не знаешь. Я хочу, чтобы ты убил Азаргу, или иначе я прикажу ему убить тебя. Клянусь, сделаю это, - он добавил еще что-то по-татарски, и Нохой подошел к Глебу, вынул из ножен саблю и положил на стол перед ним.
– Возьми саблю, - сказал Баядер.
Глеб сидел, не шевелясь.
– Возьми саблю, - повторил Баядер.
– Не надо, Баядер, - взмолился Кирилл.
– Зачем тебе это? Он ничего худого сказать не хотел, поверь. Так уж просто о Господе он ревнив. И вас, баскаков, первый раз в жизни видит. Не надо, Баядер, прошу тебя.
Сотник не удостоил его ответом, ни даже взглядом, смотрел прямо в глаза Глебу.
– Возьми саблю, - повторил он в третий раз.
Глеб покачал головой.
Баядер резко обернулся к Нохою и что-то сказал ему. Пожав плечами, тот направился куда-то вкруг дома. Глеб услышал, как скрипнула дверца сарая. Вскоре он вернулся с кожаными поводьями от Глебовой кобылы, затем вытащил нож и разрезал веревку, которой связаны были руки у вора. Тогда Баядер приказал что-то уже ему.
Азарга стоял, потирая затекшие руки, и поглядывал мрачно то на Глеба, то на Нохоя, то на Баядера. Потом неловкими шажками двинулся к Глебу. Он остановился на углу стола перед ним и обернулся. Все молча следили за ним. Рука его потянулась над столом, на мгновение замерла над саблей, но Нохой резко выкрикнул ему что-то, и тогда, сжав кулак, Азарга коротко размахнулся и сверху вниз, будто камнем, ударил Глеба в затылок.
Падая с лавки и одновременно проваливаясь в какой-то яркий бездонный колодец, ничего уже не видя, он успел еще услышать голос Кирилла. Только первый слог:
– Го...
Но тут же пропал и голос. И все пропало.
Очнулся он оттого, что плеснули ему воды в лицо.
Очнувшись, увидел прежде всего Азаргу, который стоял на коленях перед ним и торопливо подкладывал ему под ноги чурки. Тут же стоял и Нохой с саблей в руке. Как-то не сразу Глеб сообразил, что сам он кожаными поводьями накрепко привязан к осине - единственной, росшей одиноко, в двадцати аршинах от дома. Привязан чуть выше земли - лапти его несколько вершков не доставали до нее.
Все, казалось ему, происходило вокруг как-то медленнее, чем взаправду. Воду в лицо ему из ковша плеснул один из татар, сидевших рядом с Баядером. Плеснув, пошел обратно к столу, возле которого стояли теперь остальные. Пока он шел, Глеб, озираясь вокруг, заметил, что многие из татар, развалившихся на траве вокруг костра, обгладывая кости, с интересом смотрят на него. Разглядел он, наконец, и Кирилла, ползающего на коленях возле стола. Голова у Глеба гудела. Он приложил к ней правую руку, и только тут заметил, что она у него почему-то свободна.