Ибо сильна, как смерть, любовь…
Шрифт:
— Нет, не ошибаетесь, — он заинтересовано посмотрел на меня. Надо, правда, сказать, что указывая на вазу, я действовал наверняка, так как видел когда-то детектив, где все действие крутилось возле точно такой же вазы.
— Ну, еще я бы собирал китайские шкатулки, вот такие, ручной работы и, конечно, японские нэцкэ.
— Ну, я вижу кое в чем вы все-таки разбираетесь. Я вам сейчас покажу одну вещь, мне ее только что прислали, чтобы я оценил ее. Увидите, какая это красота.
Он открыл ключом один из ящиков шкафов и вытащил коробку. Потом аккуратно распаковал ее и поставил на стол необыкновенно
— Красиво? Это из коллекции последнего русского царя, Николая Второго.
Он повернул канделябр и я увидел на задней стороне вензель в виде короны и букву «Н II».
— Эта буква в русском алфавите читается как “N”. Так помечены все вещи из его коллекции. По свидетельству историков эти канделябры были парными. Второй бесследно исчез. Этот человек уже много лет безуспешно ищет его и готов заплатить за него 150 000 000 лир.
Ого! Я с уважением посмотрел на визитную карточку, выпавшую из коробки. Наверное, этот господин Соретти здорово богат, если может потратить такие деньги на такую ерунду.
— Жаль, что у меня нет такого второго канделябра. Я бы с удовольствием продал бы ему его за эту сумму, — насмешливо сказал я.
— Ну, и что бы вы сделали на эти деньги? — с любопытством спросил старик.
— Я бы, наконец-то, пошел учиться в университет. Я имею право на стипендию, так как закончил школу с отличием, но учиться не могу. Мне нужно кормить семью, как я вам уже говорил. А так я бы отдал деньги родителям, и был бы свободен. Собственно говоря, я поэтому и хотел оценить картину, которую мы нашли в бабушкином сундуке. Если она хоть чего-то стоит, может, это поможет нам.
— Да, извините, ради бога, я невольно отвлекся, а ведь вам, наверное, некогда. Я с удовольствием посмотрю на вашу картину, сеньор?
— Марио Римони.
Я достал портрет, уже особо ни на что не надеясь. По сравнению с роскошными вещами и картинами, которые я увидел здесь, он и мне самому уже показался чем-то дешевым и нестоящим. Правда, я ни на минуту не забывал, что он убийца. Если не удастся его пристроить так, чтобы ему ничего не грозило, придется заботиться о нем всю жизнь, оберегать его, а то он и мне запросто башку разобьет.
— Так, так, так, — с явным удовольствием пробормотал сеньор Ференцо, взяв у меня из рук портрет и пристально рассматривая его. Чувствовалось, что для него это привычное и очень любимое дело. Через некоторое время он вытащил из кармана большую лупу и стал смотреть на портрет через нее. Так же внимательно он обследовал и холст картины и особенно ее края.
— Странная вещь, — пробормотал он, — холст явно старинный, а вот сам портрет старым быть не может. Слишком уж краски яркие, они не могли так сохраниться. Разве только его уже реставрировали.
Он сам себя отреставрировал, причем очень простым способом, напился человеческой крови, и засиял как новенький, подумал я. Черт, но не могу же я ему это сказать. Теперь он тоже решит, что это подделка.
Он так и решил. Подняв, наконец-то,
— Портрет, конечно, довольно выразителен и написан совсем неплохо, но он явно не принадлежит кисти ни одного из знаменитых художников. Приводит в недоумение другое. Зачем этот неизвестный художник писал это свое произведение на холсте восемнадцатого века. Если он задумал его как подделку, которую собирался выдать за подлинник, он бы, во-первых, искусственно состарил его, это сейчас совсем не трудно сделать. А, во-вторых, он бы обязательно скопировал бы манеру какого-нибудь великого мастера того времени. Но этого нет, портрет не напоминает ни одну школу. И в этом случае объяснение может быть только одно. Его нарисовали, чтобы скрыть то, что под ним. Вполне возможно, что там действительно скрыт какой-нибудь шедевр. Неплохо было бы сделать рентген и посмотреть, есть ли там что-нибудь. Одну минуту.
Он достал из ящика какой-то флакон и открыл его. В воздухе поплыл запах ацетона. Сеньор Ференцо прижал к горлышку флакона вату и прежде, чем я успел помешать ему, притронулся этой ватой к верхнему углу портрета. На сером фоне явно проступило голубовато-зеленоватое пятно.
— Нет, — в ужасе закричал я, — Не делайте этого. Но на лице старика появилось восторженное выражение и его глаза засверкали.
— Я был прав, я был прав, — взволнованно сказал он. — Вы видите этот изумительный голубоватый свет? Там спрятан великий Караваджо или Тинторетто. Нужно снять этот верхний слой, и мы увидим кто там.
— Ни за что, — твердо сказал я и вырвал у него портрет.
— Мальчишка, — закричал он, — ты ничего не понимаешь. Там скрывается великий шедевр. Мы должны освободить его.
Но я не слушал его. Я смотрел на портрет и ясно видел, что его глаза прищурились, и в них появилась угроза. Я читал ее так ясно, как будто он говорил со мной.
— Не позволяй ему делать этого, иначе вам обоим останется жить всего несколько минут, — вот что говорил его взгляд.
Меня охватил ужас. Я чувствовал себя совершенно беспомощным перед грозными мистическими силами, таящимися в этом нарисованном дьяволе.
— Послушайте, синьор Марио, — льстиво заговорил старик, поняв, что криком он ничего не добьется. — В любом случае ваш портрет ничего не стоит, а то, что мы там обнаружим, может потянуть на сотни тысяч долларов. Вам ведь нужны деньги, а продав этот шедевр, вы сможете стать богатым человеком, — попытался он соблазнить меня.
Мне не нравится быть мертвым богатым человеком, угрюмо подумал я, и твердо сказал.
— Этот портрет дорог мне, как память о моей бабушке, и я не позволю уничтожать его.
Сеньор Ференцо посмотрел на меня как на идиота. Но мне гораздо важнее было, что после этих слов взгляд портрета явно смягчился, и он даже как будто стал смотреть на меня с благосклонностью.
— Какая бабушка? Вы, что, не понимаете, что я вам говорю, — закричал старик. — Этот портрет нужно срочно отправить на рентгеноскопию. Если под ним обнаружится что-то ценное, опытный реставратор снимет верхний слой и приведет его в порядок. Я заплачу за все, а потом куплю у вас эту картину, конечно, после того, как ее оценят эксперты. Ну, что, договорились?