Ideal жертвы
Шрифт:
– Будьте серьезной, Лиля. Речь идет о жизни и смерти, причем не только вашей.
Я остановилась и заглянула Рычкову в глаза.
– Петр Архипович! – проникновенно сказала я. – Давайте договоримся: или вы мне скажете, какая конкретно опасность мне грозит, за какие прегрешения и откуда вы об этом узнали – или оставим этот разговор.
Мы зашагали дальше. Я цепко держала седого охранника под руку, моя грудь касалась его плеча – должен же он получить хотя бы небольшую награду за свою беззаветную заботу обо мне!
– Ну, хорошо, – вздохнул
– Кем, простите? – не поняла я.
– Ну, личным охранником у Анжелы...
– А это кто?
– Дочка директора санатория. Ее Анжелой зовут, ей девять лет. Жены у директора нет, он, говорят, вдовец, а там кто его знает... Они с дочкой вдвоем живут. Ну, я, значит, Анжелку сопровождал, когда ей хотелось погулять или, там, за покупками в город выехать. Но она большей частью дома сидит, учителя к ней сами приезжают, слышали бы вы, как она на них орет... Ну, так вот, я в доме у Арсения Арсеньевича сидел. И многие его разговоры, конечно, до меня доносились... Однажды я подслушал, как он говорил Кирюхе, что с вами, Лиля, надо разобраться. И с вашей подружкой Машей – тоже.
Я нахмурилась.
– Разобраться – за что? И какими конкретно словами он это говорил?
– Так и сказал: «Надо с этой Бодровой срочно разобраться. И с подружкой ее, Степановой, – тоже». А за что – он не сказал... Поэтому, Лиля, я вас умоляю: они ведь серьезные люди, угроз на ветер не бросают, уж я-то знаю. Поэтому бегите отсюда, как можно скорее и как можно дальше. Жаль, что я никак не могу вам в этом помочь...
Мы как раз успели прогуляться по центральной аллее и сейчас возвращались к спальному корпусу для обслуги.
– Спасибо за предупреждение, Петр Архипович, – улыбнулась я.
– По-моему, вы не понимаете всей серьезности своего положения, – с грустью молвил отставник.
– Нет, как раз понимаю. Я предупрежу Марию, и мы обе, обещаю, основательно подумаем над вашими словами.
...Однако ни предупредить Машку, ни основательно подумать над предупреждением Рычкова мне так и не удалось.
Мобильник у моей подруги не отвечал, а едва я успела принять душ, как в комнату ввалился человек, которого я меньше всего хотела бы тут увидеть. То был злобный шкафоподобный Кирюха.
– Что тебе надо? – нахмурилась я. – Почему лезешь без стука?
Впрочем, сама виновата – забыла запереть дверь.
Однако мне казалось, что я уже сумела подобрать ключик к этому мордовороту. Он, конечно, грозен и еще получает дикий кайф, когда унижает и оскорбляет тех, кто слабее его. Но, если на Кирилла орать самой, заметила я, это помогает. Амбал, конечно, все равно тебя приволочет, куда велели, но хотя бы руки выкручивать по пути не будет. Хоть и громадина, а трусливый. И крика, даже женского, боится.
Но в этот раз крик не помог. Потому что Кирюха молча приблизился ко мне и со всего маху влепил пощечину. Удар был сильнейшим – меня отбросило к противоположной стене. Я, задыхаясь, хватала ртом воздух и
Я сжалась, ожидая нового удара, но бить он не стал. Лишь с нескрываемой ненавистью выплюнул:
– Тварь ты, Бодрова! Все из-за тебя...
И одним рывком поставил меня на ноги.
– О чем ты, Кирилл? – прохрипела я.
– Сейчас поймешь, – выдохнул он. И прибавил: – Давай, пошли. Живо!
– Куда?
Он не ответил. Тоскливо взглянул на меня и с какой-то даже безнадегой в голосе произнес:
– И чего тебе спокойно не сиделось?!
Потом стальными клещами схватил меня за руку и уже обычным тоном добавил:
– Директор тебя хочет видеть. Лично. Собственной персоной. Пошли.
– Не лапай меня! Синяки останутся!
– Да тебя вообще убить мало!
Прежде я безошибочно определяла: он всего лишь угрожает. Но сейчас мне показалось: Кирилл действительно готов меня уничтожить. Причем не по заданию карлика – а по собственной инициативе. Что я ему сделала?
– Могу я переодеться? – попросила я.
Директор санатория – далеко не Константин. Представать перед ним в халатике на голое тело мне совершенно не хотелось.
– Пойдешь, в чем есть. А не пойдешь – я тебе шею сверну.
И опять мне показалось: это отнюдь не пустая угроза.
Что я могла придумать? Против Кирюхи с моим карате никаких шансов у меня нет – слишком уж он огромен. К тому же на поясе у него болталась кобура, откуда выглядывала рукоятка пистолета, и я не сомневалась, что ствол заряжен боевыми. Как не сомневалась, что присказка мордоворота, что пуля догонит, не просто слова. Поэтому мне пришлось, дрожа от холода, страха и стыда, покорно тащиться в одном халатике впереди охранника. Он меня конвоировал, как заключенную, отстав на два шага.
Шли мы, как я и предчувствовала, в административный корпус. Тот самый, где располагался ужасный подвал.
Когда зашли в здание, Кирилл скомандовал: «Вниз!» Меня охватила паника. Вниз – значит, я не ошиблась. Меня действительно ведут в тот подвал, где пытали для того, чтобы я подписала бумагу о своем якобы долге. Не помня себя от ужаса, я рванулась по холлу, не разбирая, куда лечу. Но уже шагов через десять Кирюха догнал меня, поймал за руку и резко завернул за спину. Я взвыла. Он нажал еще сильнее, боль стала нестерпимой, и я заорала во весь голос. Проходящая мимо парочка горничных замерла от страха.
– Помогите! – взмолилась я.
Но женщины лишь опустили головы. Из моей груди вырвался совсем уж отчаянный вой, и горничные, подобрав длинные форменные юбки, прыснули по коридору прочь. А я краешком сознания подумала: «Почему он это делает на глазах у других? Ведь в санатории действует неписаное правило: все гнусности совершать втихаря...»
Объяснение я услышала тут же. Кирюха наконец отпустил мою руку, которая тут же повисла плетью, и произнес:
– Это тебе от меня лично. За Машку.