Идеально неидеальная любовь

Корк Ольга

Ему было не просто, потому что, кроме привычных эмоций, его постоянно терзали мои переживания. Сомнения. Страхи. Волнения. Радость. Нежность.

Я точно знала, что он ко мне неравнодушен, как может быть мужчина по отношению к женщине. А он точно знал, насколько мне приятны его прикосновения, поцелуи, простое присутствие рядом.

Это отличало нас от обычных пар. Это делало попытки построить отношения очень сложными. Но это же и помогало нам понять другу друга. Почувствовать, когда кто-то переходит грань. Когда стоит остановиться.

Вряд ли можно было найти еще одну пару, в которой мужчина был столь внимательным к своей женщине и ее чувствам.

И женщина, которая была бы способна разделить любую

боль своего мужчины.

Дар? Проклятие? Не знаю, но уверена, боги знают, что делают.

А самым запоминающимся для меня навсегда останется разговор, произошедший одним пасмурным кругом. Когда над морем бушевала буря, в окно стучали упругие струи ливня, а безжалостный ветер сгибал деревья. Мы устроились с Максом в гостиной перед камином и говорили, казалось, обо всем на свете. Пока в какой-то момент я не набралась смелости и не затронула на самом деле важную для меня тему::

– Можно спросить? – глядя на пляшущий огонь и стискивая кулаки, заговорила тихим, неуверенным голосом.

– Олия, – Макс отставил стакан с подогретым вином в сторону, – тебе можно все.

Его мягкая улыбка и теплый взгляд придали уверенности, и я смогла задать вопрос прямо глядя в лицо мужчине:

– Скажи, почему ты отказался от меня десять циклов назад? Даже не захотел познакомиться.

– Я обидел тебя. – Макс, нахмурившись, отвернулся к огню. Он наклонился вперед, уперся локтями в свои ноги и переплел пальцы в замок. – И сейчас очень жалею об этом, но тогда… Тогда я и подумать не мог, что когда-нибудь изменю свое решение.

– Но почему? Неужели я была настолько противна тебе, что после одного взгляда в мою сторону ты предпочел сбежать, даже не давая нам шанса?!

– Ты? – Макс покачал головой и ненадолго спрятал лицо в ладонях. – Боги, Олия, мне стыдно в этом признаваться, но я даже не помню, как ты выглядела в ту нашу встречу. Говоришь, я смотрел на тебя? Я этого не помню. Так что ты совсем не причем. И нет в том твоей вины. В моем поведении никто не виноват, если уж быть откровенным. Кроме меня самого, разумеется.

– Тогда что произошло?

– Я расскажу. Только прошу, не перебивай. Тема… Очень болезненная для меня, даже спустя столько времени.

Мне пришлось кивнуть. А Макс замолчал. Он молчал довольно долго, все так же рассматривая языки пламени.

– Мои родители умерли, когда мне было девять. Отец – от болезни, я был поздним ребенком, и у отца уже тогда было слабое здоровье. А мама… Она, кажется, просто не нашла в себе силы жить без любимого мужа. Я остался на попечении старшей сестры. Милания, сама еще совсем молодая, отказалась отдавать меня в приют и взвалила на свои плечи заботу о нашем доме, мне, финансах. Боги, я даже не могу представить, где девчонка двадцати циклов от роду нашла в себе силы на все это. Особенно на меня. Я плохо помню, как выглядела мама. Только образы. Ее голос. Светлые волосы. Но Мила… Она заменила мне всех. Была терпеливой матерью, способной бесконечно объяснять мне, где я был не прав, в чем ошибся. Готовой играть со мной во все игры и рассказывать сказки на ночь, даже когда я думал, что уже вырос, и все это глупости. Мила же была мне отцом, ругающим за проделки, умеющим быть строгим, но справедливым, наказывающим и преподносящим урок.

Мы жили в городском доме. Мила в какой-то момент приняла решение продать загородную усадьбу, потому как не хватало времени и сил следить за ней, а тратить деньги на содержание огромного дома, которым мы не пользуемся, и штата слуг она считала неправильным. Из-за того что была молодой и во многом не опытной, Милания доверилась не тому поверенному, часть семейных сбережений утекла в жадные руки. То были сложные времена, но об этом я узнал, только когда стал старше. Я рос, постепенно вникал во всё, старался помочь сестре чем мог. Но, на самом деле, что

может мальчишка? Ничего. Особенно он не способен зарабатывать. За год до нашего с тобой знакомства я подписал контракт о службе в патруле. Дар мне достался полезный. – Макс хохотнул, но в том смехе не было веселья. – Мне было восемнадцать. Такой молодой и безголовый! Но уже тогда я понимал, что боевым магам платят очень много. Правда, не знал, что в большинстве случаев эта оплата за жизнь, отданную в борьбе с хорсами. Но мне нужны были деньги, ведь Мила заболела. Ни один лекарь не смог объяснить, что с ней. Почему организм разрушается сам по себе. Как будто кто-то пожирает молодую рису изнутри. Они не могли излечить сестру, только поддерживать ее состояние и облегчать боль. Мила медленно гасла, счета от лекарей были огромными, и у меня не было выбора. Тогда я верил в богов. Еще верил. И в их доброе отношение. Как же, ведь Мать и Отец всегда следят за своими детьми. Особенно теми, кого отметили. Я молился отчаянно, каждый мах, каждый миг. Молился, когда был дома с сестрой, и теперь была моя очередь рассказывать ей сказки. Сказки про то, как она выздоровеет, и мы будем жить счастливо. Молился на каждом дежурстве. И отчаяннее всего молился, когда сестра спала.

Мила умерла за пару мер до нашей с тобой встречи. Похороны прошли для меня как в тумане. Их я почти не помню, настолько был погружен в свое горе. Поездку на встречу с идеальной парой – тем более. Я вообще не понимаю, как выжил в тот цикл. Ведь единственное, что мной руководило – это ненависть к богам и к своей жизни. Я поклялся себе, что больше ни разу не обращусь к Ним за помощью. Что не буду посещать храмы. Что не приму их даров, потому что единственный подарок, о котором я просил, – была жизнь сестры. Ее длинная здоровая жизнь! Поэтому я отказался о тебя, Олия. Мне было не важно, какая ты. Что ты почувствуешь. Что подумаешь обо мне. Я знал одно – тебя избрали боги для меня. А я об этом не просил! Мне нужно было другое, и они не ответили, не помогли. Я эгоист. Да. Но твоей вины в этом нет.

Макс судорожно вздохнул и замолчал, а я не могла говорить. Слезы текли из глаз почти все время, пока он говорил. Сердце болело за маленького мальчика, оставшегося без родителей. За упрямого юношу, торопящегося повзрослеть. За молодого мужчину, так рано познавшего боль утраты. Я плакала молча, не издавая ни звука. Но не плакать не могла.

Максимиан видимо почувствовал. Сумел отделить свою грусть от той, что испытывала я и, повернувшись, лишь молча с укором посмотрел на мои мокрые щеки.

Он обнял, а я разрыдалась. Плача за нас обоих.

– Не надо, Олия. Я не стою ни одной твоей слезинки. – Он поцеловал мою макушку и принялся укачивать в своих объятиях. А я цеплялась за его рубашку и чувствовала, как последние камни в стене, что я возвела вокруг своего сердца, рушатся. Что все обиды отпускают меня. И застарелая боль от разочарования проходит. А на смену им, на смену робкой надежде и детской влюбленности в придуманный образ приходит прекрасная, всеобъемлющая любовь. Сильная. Настоящая. Взрослая. Способная не только замечать хорошее, но и помогающая принимать все то плохое, темное и сокрытое в человеке рядом со мной. Мой Макс. Мой идеальный Максимиан Кейд. Любимый.

Конечно, Макс не мог не заметить. Он же чувствовал все, что чувствовала я. Наверное, ему несложно было понять, что внезапная любовь к самому себе не могла просто так посетить его. Сначала он замер. И я замерла вместе с ним, даже дыхание затаила. Когда Макс шумно выдохнул мне в волосы, я, откровенно говоря, насторожилась, потому что не знала, что ожидать от него. А потом он стиснул меня в крепких, почти болезненных объятиях и принялся целовать. Мелко, торопливо. Отрывисто. В макушку, висок, щеки, губы, снова щеки. Все, куда доставал, и что я подставляла под его ласковые губы.