Идентичность: юность и кризис

Эриксон Эрик

Опасность чувства, переполненного одновременно внутренним импульсом и безостановочным пульсом моторизации, частично уравновешивается у той части молодежи, которая может получить активный заряд технического развития и управляет, чтобы научиться и идентифицироваться с искусностью изобретения, улучшением производства и уходом за механизмами, существуя, таким образом, во власти нового и неограниченного применения юношеских способностей. Там, где молодежь лишена прав на такой технический опыт, она должна взрываться в мятежном движении; там, где она не одарена, она будет чувствовать отчуждение от современного мира до тех пор, пока технология и нетехнический интеллект придут к определенному слиянию.

Когнитивные способности, развивающиеся в течение первой половины второго десятилетия жизни, дают мощный инструмент для

решения задач молодости. Пиаже называет приобретения в познании, достигаемые в середине периода от тринадцати до девятнадцати лет, достижением "формальных операций"4. Это означает, что юность может теперь оперировать гипотетическими утверждениями и может представлять себе возможные переменные и потенциальные отношения - и представлять их исключительно

258

в уме, независимо от того, можно ли их конкретно проверить, что раньше было необходимо. Как сформулировал Дж. С. Брунер5, ребенок теперь может "систематически вызывать в воображении полный ряд альтернативных возможностей, которые в любой данный отрезок времени могли бы существовать". Такие когнитивные ориентации не противопоставляются, но дополняют потребность юного человека сформировать смысл идентичности, так как среди всех возможных и воображаемых связей он должен сделать ряд всегда ограниченных выборов из личностных, профессиональных, сексуальных и идеологических обязательств.

Здесь опять разнообразие и верность поляризуются, они делают друг друга значимыми и сохраняют друг друга. Верность без чувства разнообразия может стать навязчивой идеей и скукой; разнообразие без чувства верности - пустым релятивизмом.

Итак, чувство идентичности становится более необходимым (и более проблематичным) всюду, где бы ни предусматривался широкий ряд возможных идентичностей. В предшествующей главе я показал, насколько сложен реальный предмет обсуждения, здесь мы добавляем и принимаем во внимание значение чувства тождества, единства личности, которое приемлемо и, если возможно, величественно так же, как необратимый исторический факт.

Поэтому мы описали основную опасность этого возраста как спутанность идентичности, которая может выражаться в чрезмерно пролонгированных мораториях (Гамлет дает возвышенный пример), или в повторяемых импульсивных попытках закончить мораторий внезапным выбором (то есть играть с историческими возможностями и затем отрицать, что некоторое необратимое обязательство уже имеет место), или иногда также в серьезной регрессивной патологии, как это проиллюстрировано в предшествующей главе. Доминирующий результат этой, как и любой другой, стадии поэтому - уверенность, что активное, избирательное "эго" стоит во главе и дает возможность стоять во главе социальным структурам, представ-

259

17*

ляющим данной возрастной группе место, в котором она нуждается и в котором она необходима.

В письме к Оливеру Уэнделлу Холмсу Уильям Джеймс пишет о желании "перекрестить себя" в их друга, и одно это слово говорит о многом из того, что включено в радикальное направление социального сознания и социальной потребности юности. Из середины второго десятилетия жизни способность думать и сила воображать простираются выше людей и личностей, в которые юность действительно может глубоко погружаться. Юность любит и ненавидит в людях то, что они "символизируют", и выбирает их для значимого столкновения, влекущего за собой результаты, которые часто действительно больше, чем вы и я. Мы слышим объяснение Гамлета в любви его другу Горацио - объяснение, быстро прерванное: "Достаточно об этом". Таким образом, это новая реальность, для которой индивид желает возродиться, с теми и посредством тех, кого он выбрал как своих новых предков и своих истинных современников.

Этот взаимный отбор (хотя он и ассоциируется часто с бунтом против родительского окружения или уходом от него и вследствие этого таким образом интерпретируется) является на самом деле выражением подлинно новой перспективы, которую я уже назвал "исторической" -

в одном из тех свободных применений этого древнего и сверхспециализированного слова, которое иногда становится необходимым для создания специфических значений. Под "исторической перспективой" я имею в виду нечто такое, что человеческое существо начинает развивать только в течение подростничества. Это - чувство необратимости существенных событий и часто настоятельная потребность понимать полностью и быстро, какого рода события в реальности и мыслях детерминируют другие и почему. Как мы видели, психологи, такие, как Пиаже, признают за юностью способность ценить то, что любой процесс может быть понят, когда воссоздан его ход и он таким образом переведен обратно в мысль. Все же не будет противоречием сказать, что тот, кто приходит к такому пониманию, понимает также, что в реальности среди всех явлений, которые можно представить, не многие будут детерминировать и ограничивать друг друга с исторической неиз-

260

бежностью, все равно заслуженно или незаслуженно, умышленно или неумышленно.

Юность, следовательно, чувствительна к любому предложению, которое может быть жестко детерминировано тем, что произошло раньше в историях жизни отдельных людей или в истории человечества. С психосоциальной точки зрения это должно означать, что необратимые идентификации детства должны препятствовать развитию собственной идентичности индивида, а с исторической - что облеченные властью силы должны препятствовать группе в реализации ее сложной исторической идентичности. По этой причине юность часто отвергает родителей и авторитеты и хочет принизить их как логически непоследовательных, ищет людей и движения, которые заявляют или кажется, что заявляют, что могут предсказать неотвратимое будущее и таким образом обогнать его. Последнее в свою очередь объясняет принятие юностью мифологий и идеологий, предсказывающих курс вселенной или историческую тенденцию; юноша-интеллигент и юноша-практик равно могут радоваться тому, что лучше структурировано и дает им возможность вникать в детали, которыми можно управлять, если только знаешь (или убедительно говоришь, что знаешь), что эти детали обозначают и где ты сам находишься. Таким образом, "истинные" идеологии верифицируются историей в течение некоторого времени; так как, если они смогут что-то внушить молодежи, она заставит прийти эту предсказанную историю.

Указывая, что в сознании молодежи люди что-то "символизируют", я вовсе не ставлю акцент на идеологической ясности, имея в виду под этим преклонение молодежи перед личностями. Выбор личностей в полном смысле слова может осуществляться в структуре указанных практик, таких, как отбор в образовании или работе, а также в религиозных и идеологических сообществах, в то время как методы отбора героев могут варьировать от банальной приязни и неприязни до опасной игры с границами здоровья и законности. Но обстоятельства в общем предоставляют взаимную оценку и взаимное оправдание для распознания как личностей тех, которые могут быть большим, чем, по-видимому, являются, и чьи потенциальные возможности нужны порядку, который есть или будет. Такие отобранные как личности представители мира взрос-

261

лых могут защищать и воплощать в жизнь технически правильный метод научного исследования, убедительное исполнение правды, кодекс честности, нормы художественной достоверности или пути личной подлинности. Они становятся представителями элиты в глазах молодежи, совершенно независимо от того, кажутся ли они таковыми в глазах семьи, общественности или полиции. Выбор может быть опасным, но для некоторых юношей опасность - необходимый ингредиент эксперимента. Опасными могут быть и естественные явления, но, если бы молодежь не могла принимать на себя избыточные обязательства, она не могла бы принимать на себя и отбор подлинных ценностей - одного из главных управляющих механизмов психосоциального развития. Факт становится естественным только тогда, когда верность обнаруживает, что поле ее проявления есть человечество, подготовленное так же, как, скажем, птенец в природной среде, когда он может положиться на собственные крылья и занять свое собственное взрослое место в экологическом порядке.