Идентичность: юность и кризис

Эриксон Эрик

Есть еще одно соображение, которое должно предварить обсуждение столь неполно сформулированного и столь актуального вопроса. Решая какую-либо проблему, человек хочет и должен начать с того момента, который, как ему кажется, проясняет или, наоборот, затрудняет ситуацию. Но тут он может услышать что-то похожее н слова одного фермера, ответившего шоферу, спросившему у него дорогу, следующее: "Ну, я бы на вашем месте ехал не отсюда".

Вот и я тоже начинаю оттуда, откуда начинаю. В предисловии, написанном на основе статьи для молодежного журнала "Daedalus"1, я указал на то, что обсуждение идентичности молодых женщин, по сути, так и не состоялось, хотя автор начал его весьма решительно. Я считаю это серьезным теоретическим упущением. Психологи и врачи-психоаналитики знают, что решающий для развития цельной женской идентичности момент - это переход от юности к зрелости, когда молодая женщина, неважно какой профессии, о которой раньше заботились родители,

280

I

оставляет

родительскую семью и посвящает себя любви к чужому человеку и заботам об их общем ребенке.

Я высказывал мнение, что душевная и эмоциональная способность принимать и соблюдать верность - свидетельство окончания юности, тогда как зрелость начинается со способности принимать и проявлять любовь и заботу. Ведь сила поколения (а под этим я имею в виду основные установки, на которых основано все многообразие систем ценностей) определяется процессом, в котором двое молодых людей противоположного пола находят каждый свою индивидуальную идентичность, а затем соединяют их в интимных отношениях, возобновляя каждый традиции своей семьи, и вместе производят и растят новое поколение. В этот период все половые различия и склонности, сформировавшиеся ранее, окончательно поляризуются, поскольку они участвуют в процессе воспроизводства, характеризующем период зрелости. Но в чем особенности формирования идентичности женщины, определяющиеся тем, что в ее теле существует "внутреннее пространство", в котором вынашивается ребенок избранного ею мужчины, что в свою очередь определяет ее биологическое, психологическое и этическое предназначение - материнство? И не это ли предназначение (независимо от того, работает ли женщина, и даже от того, есть ли у нее дети) - основная проблема женской верности? Исследуемая психоанализом психология женщины "начинается", однако, не с этого. В соответствии со своей ориентацией на истоки, то есть со стремлением объяснить проблему в корне, психоанализ начинает с самых ранних впечатлений о различиях полов, в основном реконструированных на основании показаний клиенток, которые не в ладах со своей женской природой и с тем, что она, как им кажется, обрекает их на вечное неравенство. Но поскольку психоаналитический метод мог формироваться лишь в процессе работы с остро страдающими людьми, будь то взрослые или дети, клинические наблюдения стали отправной точкой изучения того, как маленькая девочка, постепенно начинающая осознавать половые различия, путем наблюдения - при помощи зрения или осязания - узнает, какие ощущения доставляют ей удовольствие, а какие - вызывают неприятную напряженность или к каким она может приходить заключениям, используя свои познавательные способности или воображение. Я думаю, что на психоаналитическую концепцию женщины

281

сильно повлияло то, что первые и основные данные были получены психоаналитиками, в задачу которых входило понять природу того или иного негативного психологического состояния и облегчить его, и то, что им нужно было постигнуть женскую душу через сопереживание, предложив ей "принятие реальности".

Тот факт, что дети обоих полов рано или поздно "узнают", что у одного из полов пенис отсутствует, а на его месте - отверстие, похожее на рану, послужил основой для обобщений, касающихся природы и воспитания женщин. Но в дальнейшем стали склоняться к другой точке зрения: неразумно предполагать, что наблюдение и переживание должны (если исключить острые кратковременные расстройства) обязательно фиксироваться на том, чего нет. Любой ребенок женского пола и в любых условиях, кроме городских, скорее всего, поймет, наблюдая старших девочек, женщин, самок животных, что в их теле существует некое внутреннее пространство, предназначенное для воспроизводства, но несущее одновременно потенциал опасности.

Здесь имеются в виду не только беременность и роды, но и лактация, и все другие части женского тела, ассоциируемые с наполненностью, теплотой и щедростью. Интересно, например, вызывают ли у девочек такую же тревогу, как у некоторых мальчиков, признаки беременности или менструации или они подсознательно воспринимают это как нечто естественное - если, конечно, они не "защищены" от возможности осознать универсальность и смысл этих естественных явлений. Несомненно, на разных v стадиях детства наблюдения интерпретируются в соответствии с познавательными возможностями возраста, воспринимаются по аналогии с наиболее остро ощущаемыми органами тела и сопровождаются преобладающими в этом возрасте побуждениями. Сны, мифы и обряды свидетельствуют о том, что влагалище вызывает ассоциации с поглощающим пищу ртом, с выводящим выделения сфинктером, помимо ассоциаций с кровоточащей раной. Однако весь опыт становления и самоощущения себя мужчиной или женщиной, по-моему, не может определяться исключительно страшными аналогиями и фантазиями. Чувственная реальность и логические выводы уточняются кинестетическим опытом и воспоминаниями, которые "понятны"; и в этом общем контексте существование продуктивного

282

внутреннего пространства, надежно укрытого в глубине женского тела, имеет, как мне кажется, большее значение, чем отсутствие внешнего органа.

Я начал с этих рассуждений, так как думаю, что определение половых различий должно как минимум принимать во внимание постфрейдистские теории, чтобы устоять перед нападками и возражениями сторонников до-фрейдистских взглядов.

Я хотел бы теперь поделиться наблюдениями за детскими играми. Они позволят мне разъяснить суть дела, не прибегая к дополнительным комментариям. Речь идет о десяти-двенадцатилетних

мальчиках и девочках, которые дважды в год приходили в Калифорнийский Педагогический Центр для осмотра, собеседования и тестирования. В течение двух десятилетий дети (и их родители) не только регулярно приходили, но и не стесняясь делились своими мыслями, и даже делали это, используя любимое слово Джин Макфарлейн, директора Центра, с большим "жаром". Дети не сомневались в том, что в них видят взрослеющую индивидуальность, и охотно проявляли себя, раскрывая то, что (как им убедительно объяснили) необходимо и полезно было знать специалистам. Так как до того, как я стал участником этого исследования, я занимался интерпретацией игрового поведения - анализ невербального поведения помогал мне понять то, что мои маленькие клиенты не могли выразить словами, - было решено, что я отберу несколько игровых конструкций, построенных детьми, а затем сравню их с другими доступными мне данными. За два года я трижды встретился со 150 мальчиками и 150 девочками и просил каждого с помощью игрушек изобразить какую-нибудь сценку. Игрушки были самые обычные: несколько кукол (полицейский, летчик, индус, монах и т.д.), диких и домашних животных, мебель, машины и просто кубики. Я просил детей представить себе, что стол - это киностудия, игрушки - актеры, а сами они - режиссеры. Нужно было представить увлекательный эпизод из какого-нибудь фильма, а потом объяснить его. Рассказ мы записывали, место действия фотографировали. Возможно, следует добавить, что

283

никаких "интерпретаций" с нашей стороны не давалось. Мы просто хвалили детей2.

Затем мы сопоставляли построенное ребенком с его биографическими данными, пытаясь понять, дает ли это какой-нибудь ключ к его психическому развитию. Обычно такое сопоставление оказывалось полезным, но здеЙь речь не об этом. Данный эксперимент позволил также сравнить творческие способности детей.

Некоторые дети выполняли задание с несколько презрительным видом - как не вполне достойное усилий молодого человека, которому уже больше десяти, - но почти все дети принимались за дело с той готовностью помочь нам, которая была свойственна в Центре всем.

Скоро стало ясно, что главное здесь - пространство. Лишь половина сцен была "увлекательной" и редко какая имела отношение к кино. Сюжеты были чаще всего краткими и по богатству тем не шли ни в какое сравнение с результатами вербальных тестов. Но старательность и (не удержаться от этого слова) эстетическая ответственность, с которой дети выбирали кубики и игрушки, а затем располагали их в соответствии с, видимо, глубоко укорененными представлениями о том, как должно быть организовано пространство, поражали. Создавалось впечатление, что у них вдруг появлялось ощущение: "Вот теперь все правильно", дело сделано, и, как бы очнувшись от бессловесных переживаний, они оборачивались ко мне и говорили: "Готово", имея в виду, что они готовы рассказать о том, что построили.

Меня больше всего интересовали не столько сюжеты, сколько организация пространства: как она соотносится с возрастом и с видами неврозов в период, предшествующий половой зрелости. Таким образом, сначала половые различия не были в центре моих интересов. Я обращал внимание на то, занимали ли конструкции все пространство стола или только его часть, росли ли они ввысь или вширь. Все это могло немало сказать об исполнителе. Но скоро я понял, что, оценивая конструкцию, построенную ребенком в процессе игры, я должен учитывать, что девочки и мальчики по-разному используют пространство и что некоторые явно повторялись, а другие были уникальны.

Сами по себе эти различия настолько просты, что сначала казались самоочевидными. Но затем мы убедились,

284

что девочки "выделяли" внутреннее пространство, а мальчики - внешнее.

Скоро с помощью таких простых пространственных терминов я смог объяснить это различие. Благодаря этому другие исследователи по одним только фотографиям конструкций могли рассортировать фотографии в соответствии с преобладающими в них конфигурациями, причем здесь прослеживалась явная статистическая закономерность. Эти независимые оценки показали, что более двух третей конфигураций, которые я впоследствии назвал мужскими, встречались в конструкциях мальчиков, а более двух третей "женских" - в конструкциях, построенных девочками. (Я опускаю здесь подробности, характеризующие нетипичные, но явно построенные мальчиками или девочками конструкции.) Итак, перечислим типичные признаки: девочки конструировали внутреннее пространство дома - расставленная определенным образом мебель, не огражденная стенами, или замкнутое, огороженное кубиками пространство. У девочек люди и животные находились чаще всего внутри такого пространства в статичных позах. Ограждения представляли собой низкие*4стены (высотой в один кубик), но иногда встречались более сложные конструкции с дверными проемами. Представленные сценки были весьма незамысловатыми, отражающими в основном спокойную семейную жизнь. Часто маленькая девочка играла на пианино. Но иногда в это внутреннее пространство вторгались животные или "опасные" мужчины. Но вторжение не обязательно приводило к сооружению защитных стен или к закрыванию дверей. В большинстве своем эти сюжеты скорее несли в себе элемент комизма.

Мальчики увлекались строительством сложных сооружений конусоидальной или цилиндрической формы. Но действие происходило исключительно на открытом пространстве, причем позы людей и животных были весьма динамичными. Несколько сценариев отражали автодорожные происшествия или уличные ситуации, в центре которых обязательно был полицейский. У большинства мальчиков преобладали высокие постройки. Некоторые тешились разрушительной деятельностью, устраивая обвалы или крушения; руины изображали только мальчики!