Идентификация
Шрифт:
Такое я уже проходил — и десять лет назад, и пятнадцать, и даже в те времена, когда еще носил капитанские погоны. Определенная категория офицеров отлично умела брать под козырек и с лихим и придурковатым видом бежать исполнять распоряжения, но на этом их таланты обычно и заканчивались — работать у них… скажем так, не очень получалось.
И после рассказа Камбулата я уже почти не сомневался, что высочайшая воля собрала под крышей здания на Фонтанке именно таких. А чтобы вот так запросто расколоть бойцов гардемаринской роты и уж тем более курсантов, привычных изворачиваться и находить все
Но, видимо, переживал я зря. Его благородие барон провел в кабинете чуть ли не сорок минут — вдвое больше Камбулата — но наружу вышел с гордо поднятой головой. Раскрасневшийся, взъерошенный и наверняка в глубине души перепуганный до чертиков, но при этом все же воплощающий своей физиономией победу над силами зла.
Хотя бы временную.
— Острогорский! — судя по хищной ухмылке, Волчара с бакенбардами — так я про себя окрестил уважаемого члена… комиссии — решил оставить меня на десерт. — В кабинет!
Шагнув через порог, я осмотрелся по сторонам. Коридор, в котором мы ожидали «расстрела» казался ветхим, но помещения в здании, похоже, выглядели еще хуже. Шкафы для документов будто притащили с чьей-то полузаброшенной дачи, а кресла и обшарпанный письменный стол размером с небольшой автомобиль и вовсе уже давно просились на свалку. Доисторические карнизы из красноватого металла обвисали под весом пыльных штор, а обои держались на стенах лишь потому, что уже давно стали с ними единым целым.
Да и сами господа следователи вполне соответствовали своему ветхому логову. При тусклом свете настольной лампы Волчара окончательно утратил и грозный вид, и остатки презентабельности, превратившись в потрепанного жизнью немолодого вояку, которому якобы-строгий гражданский костюм шел даже меньше, чем корове седло.
Он не спешил представиться, но я уже и так примерно представлял чуть ли не всю его биографию. Скорее всего, потомственный вояка. Невыдающиеся способности и соответствующие им успехи: учеба сначала в кадетском корпусе, потом в Павловском или Владимирском пехотном, посредственные баллы при выпуске… и такая же посредственная служба. Которую Волчара, впрочем, мог и миновать, если отец или влиятельный покровитель смог засунуть его сразу в Академию. Откуда он неторопливо перекочевал то ли в штаб, то ли министерство, где и застрял на веки вечные в чине не выше полковника.
И даже в межведомственную комиссию бедняга наверняка угодил не по собственной воле, а исключительно оттого, что его таким незамысловатым образом спихнуло вышестоящее начальство. Шустрые коллеги благоразумно успели «соскочить» или сказаться больными, а Волчара… Волчаре не повезло. Такая вот невеселая история. И скучная — как и сам ее единственный персонаж.
В общем, даже его коллега интересовал меня куда больше, хоть и встретился мне не в первый раз. Человек за столом, конечно же, не дергался и не пытался прятать лицо в тени, но все равно выглядел так, будто готов
— Доброй ночи, ваше высокородие, — усмехнулся я. — Признаться, не ожидал…
— Я тоже. — Соболев поморщился, как от зубной боли, и указал мне на обшарпанное кресло напротив. — Присаживайтесь, господин прапорщик.
— Благодарю.
Я не смог удержаться и устроился нарочито небрежно, откинувшись на жалобно скрипнувшую спинку и забросив ногу на ногу. Частично из хулиганских побуждений, части для того, чтобы его высокородие не забыл, что уже давно и плотно сидит у меня на крючке, и изображать из себя сурового и беспощадного сыскаря лучше не стоит.
Ведь если я вдруг начну говорить — могу ненароком сказать что-нибудь и про их делишки с покойным Резниковым.
Соболев явно был старше и по чину, и по должности в комиссии, однако допрос почему-то начал Волчара. Нетерпеливо пробежался по стандартам «имя-фамилия-звание-курс», а потом вдруг круто сменил тон, явно намереваясь взять быка за рога.
— Значит так, моряк, — проговорил он, грузно опускаясь в соседнее кресло. — Спрашиваю один раз, поэтому предупреждаю сразу: будешь юлить — мало не покажется. Понял?
— Так точно, — вздохнул я.
— Про ваши выкрутасы нам уже все давно известно. Так что давай не тяни резину и рассказывай, что вы четверо делали ночью в Красном Селе.
— Что мы делали?.. — Я вспомнил, как ответил Поплавский. — С друзьями гуляли, ваше благородие. Стреляли по банкам. А потом услышали шум, и кто-то…
— Хватит паясничать! — рявкнул Волчара, изо всех сил пытаясь принять грозный вид. — Я тут с тобой что, в бирюльки играть сел? Вообще-то твои товарищи уже все выложили, так что…
— Нет, не выложили. Если бы хоть один начал болтать, вы бы с него до утра не слезли. — Я покачал головой. — Так что давайте пропустим бессмысленную болтовню и сразу перейдем к той части, где вы оставляете мне номер и просите перезвонить, если я вдруг вспомню что-нибудь важное.
— Слушай, ты, мальчишка…
Волчара вскочил из кресла и навис сверху, не слишком-то убедительно делая вид, что сейчас схватит меня за грудки. Но, конечно же, не схватил: во-первых, у них с Соболевым наверняка не имелось полномочий трогать руками господ благородного происхождения. Во-вторых, даже самый заурядный умишко мог сообразить, какие силы стояли за нами. И в третьих, я уже обладал определенной репутацией, и любой человек, который хотя бы иногда читал газеты или смотрел новостные каналы, просто обязан был знать, что Владимир Острогорский и сам кое-что смыслит в рукоприкладстве.
— Слушай, ты… — повторил Волчара — уже без особой уверенности.
— Слушаю. — Я поморщился и чуть отодвинул кресло. — Вы почему-то задаете какие-то дурацкие вопросы и никак не желаете перейти к сути. А я вообще-то планирую сегодня поспать — хотя бы немного.
— Думаешь, в Корпусе не узнают про твои похождения? — Волчара, похоже, решил, что смог нащупать мое слабое место. — Я ведь могу позвонить туда прямо сейчас.
— Милости прошу, ваше благородие. — Я указал на древний телефонный аппарат на столе. — Если вы почему-то не сделали этого раньше.