Иди и не греши. Сборник
Шрифт:
И вот, спустя без малого год после того, как я уже отметил исполнение своего сорокалетия, пришлось неожиданно к этому событию вернуться. Генеральный директор Максим Иванович Глушко вызвал меня из дому, где я, привольно разлегшись на тахте, редактировал поступившие новые сценарии, и даже прислал за мной свою машину. Конечно, я мог бы вызвать и свою, поскольку сам уже числился одним из директоров областной системы телевизионного вещания, но у меня была серая «Волга», а Максим Иванович с некоторых пор разъезжал на «Мерседесе». Я не упустил случая прокатиться
— Садись, Павел Николаевич, — протянул мне руку генеральный, как только я вошел.
— Что за срочность? — чуть капризно поинтересовался я.
Директор многозначительно усмехнулся.
— Скажи-ка мне, хлопец, тебе сколько лет?
Я его веселости не понял и потому лишь пожал плечами.
— Сорок, — сказал я. — А в чем дело?
— Уже сорок? — уточнил директор, — или только будет сорок?
— Уже сорок, — сказал я. — В прошлом году, в апреле стукнуло. Если хотите поздравить, то я не против.
Директор сразу заметно потускнел.
— Надо же, — протянул он разочарованно, — а по нашим документам, понимаешь, тебе только должно стукнуть сорок…
— Я не сержусь, — сказал я с улыбкой. — А к чему это вам понадобилось?
— Это понадобилось не только мне, — со вздохом произнес директор, не скрывая своего огорчения. — Это уже, понимаешь, инициатива сверху идет. Отметить сорокалетний юбилей популярного ведущего особенной телевизионной передачей.
— У них что, тоже ошибка в документах? — не понял я.
— Да нет, — сказал директор уныло. — Это я им доложил. Теперь мы с тобой оба в заднице.
— Спасибо большое, — сказал я. — А вы что, собственно, затевали? Юбилейный детектив, что ли? В качестве убийцы — Паша Жемчужников?
— Нет, — сказал директор. — Но согласись, идея не такая уж плохая, а? Твой рейтинг популярности в последнее время вырос, теперь ты в области самая известная фигура после губернатора и певицы Марины Рокши. Можно было на этом поиграть, сделать передачу, концерт, если угодно…
— А певице Марине Рокше сколько лет исполнилось? — спросил я с интересом.
— Певица свой возраст скрывает, — буркнул Глушко.
— Ну, а губернатор? — спросил я.
— Ты издеваешься, что ли? — взорвался он. — Я думаю о том, как нам выбираться из глупого положения, а ты балагуришь. Они там, понимаешь, подарки тебе приготовили, чуть ли не квартиру хотели предоставить новую…
Я пожал плечами.
— В конце концов, — сказал я беззаботно, — мы можем отметить мой сорокалетний юбилей, так сказать, постаприорно.
— Как, как? — не понял директор.
— Во второй раз, — объяснил я доступно. — О моем сорокалетии в городе практически никто не знает, почему бы нам не повторить это славное событие.
В глазах директора загорелся слабый интерес.
— Так, так, — сказал он. — И все остается, как задумывалось, да?
— Особенно по части новой квартиры? — подхватил я.
Директор ухмыльнулся.
— А и хитер же ты, Паша, — сказал он, помахивая
— Максим Иванович, — ответил я, разведя руками, — я же все-таки уже три года детективы сочиняю, тут особая хитрость требуется.
Он рассмеялся и протянул руку, по которой мне следовало дружески хлопнуть. Это был знак особого доверия генерального директора, и я не посмел пренебречь его расположением.
Идея была изначально абсурдна, как и многое остальное в нашей развивающейся демократии. Они решили набрать очков на поощрении всенародных любимцев, а одним из таких любимцев в силу целого ряда удачных совпадений оказался я, вот на меня и свалились все эти блага. Разумеется, я мог бы стать в позу и пренебречь чиновничьими инициативами, но ничего, кроме проблем в будущей творческой жизни, это создать не могло.
К этому времени из моей регулярной программы «Детектив-шоу» выросло целое творческое объединение, занятое исключительно развлекательными программами, и во главе его стоял я, мамонт развлекательного жанра на нашем телевидении. Творческая молодежь меня ценила высоко, потому что молодые таланты всегда могли прийти ко мне со своими идеями и как минимум иметь о них серьезный разговор. Другое дело, что наша чиновничья братия посматривала на меня снисходительно, потому что я не мог похвастаться ни сверхприбылями, хотя рекламодатели буквально осаждали нас, ни положением в высшем свете, ни условиями проживания. Проживал я по-прежнему в скромной однокомнатной квартирке старого панельного дома, которому давно пора было на пенсию, и, когда за мной приезжала служебная машина, соседи выглядывали из окон, чтобы полюбоваться ею. Я был во всяком случае первой звездой собственного дома.
Может, именно потому я клюнул на предложение Глушко, что мечты о расширении жилплощади нередко тешили меня, когда в угаре творческого вдохновения я ходил по своей комнате из угла в угол, наталкиваясь то на кровать, то на диван, то на письменный стол. Я был уверен, что заслужил для себя некоторые жилищные блага, хотя убедительному развитию этой уверенности серьезно мешала совесть. В окружающем мире, и в частности, в нашем родном городе, наверняка были семьи, чьи жилищные условия были много хуже моих, но человек, уже много лет проживающий в одиночестве, имеет некоторое оправдание для того, чтобы немножко заклиниться на собственных проблемах. Так я оправдывал сам себя, обдумывая предложение генерального директора в столовой во время обеда.
Лера Веневитина, все еще работавшая у меня редактором, села за мой столик, приведя с собой тощего и высокого юношу с копной нечесаных волос на голове.
— Можно, Павел Николаевич? — спросила она.
— Можно, Валерия Игнатьевна, — отвечал я столь же официально.
Они сели ко мне за столик, и Лера представила своего спутника:
— Вот, Павел Николаевич, познакомьтесь. Мой тезка, можно сказать, Валера Хабаров.
Я, занятый пережевыванием котлеты, кивнул тезке.
— К нам его прислали помрежем, — сообщила Лера.