Иди и не греши. Сборник
Шрифт:
— Ребята, — сказал я. — Все это очень мило и содержательно, за это спасибо. Но, простите меня, чего вы нарядились эдакими матрешками, скажите пожалуйста? Что вы прячете за этими костюмами?
Они растерялись.
— Простите, — сказал один из них, высокий и бородатый парень. — Но мы поем национальные песни, а это национальные костюмы, не так ли?
— Нет, не так, — заявил я, уже зная, что хочу сказать. — Скажите прямо, вы любите эти песни?
— Ну, конечно! — загомонили они.
— Вы могли бы петь их в любой обстановке, не так ли?
— Да,
— А эти костюмы, вы что, в них по институту ходите?
Они засмеялись.
— Понимаете! — воскликнул я. — Когда вы надеваете эти костюмы, вы начинаете играть представителей национальной культуры, а это никому не надо. Проявите свою любовь к песне в своем привычном облачении, и если вы привыкли носить джинсы, то спойте вашу песню в джинсах. И тогда обнажится вся трагедия нашей национальной культуры, и ваша любовь к ней проявится сполна.
Они не сразу согласились, но все же пошли и переоделись. Вернулись кто в чем, как и пришли, а один простуженный юноша даже накинул пальто на плечи, повязавшись шарфом. И когда они снова запели, сначала не очень уверенно, без всех этих сценических штампов и улыбок, вслушиваясь в собственное пение, Юра ткнул меня в бок локтем и прошептал:
— Точно!..
Валера тоже заулыбался, да и всем уже было понятно, что теперь рождался совсем другой образ. Я попал в точку.
Домой я пошел пешком, хотя погода опять была мерзкая. К этому подвигу меня понудил Валера, который по дороге излагал мне свои новые идеи относительно передачи. Идеи были интересные, но ноги я все же промочил и, вернувшись домой, прежде всего принял горячую ванну. Выйдя из ванной, я сел пить горячий чай, и когда раздался дверной звонок, я вышел в халате со взъерошенными мокрыми волосами, потому что не успел причесаться. Каково же было мое изумление, когда я увидел на пороге собственной квартиры Марину Антоновну Щелканову.
— Простите, — пробормотала она растерянно. — Я, наверное, не вовремя, но ваш сегодняшний звонок так заинтриговал меня…
— Проходите, Марина, — пригласил ее я. — Конечно, я действительно не в том облачении, но это можно быстро исправить. Как странно, что вы пришли. Откуда вы узнали мой адрес?
— Позвонила Леше, — сказала она. — Вы не очень рады моему появлению, не так ли?
— Просто растерян. Но вы не смущайтесь, сейчас я быстро переоденусь и причешусь, и мы очень мило проведем этот вечер.
Я отправил ее на кухню, а сам стал лихорадочно переодеваться. Конечно, я был против ее появления, потому что не знал, что мне с ней делать. Я знал ее как особу, весьма склонную к авантюрам, но на лирические чувства к Марине Антоновне я был категорически не расположен. Но в то же время я своим неуклюжим телефонным разговором действительно дал понять, что готов выразить ей благодарность за мое новое гражданство в любых формах. Теперь мне предстояло выкручиваться.
Водка в холодильнике закончилась накануне, и потому я извлек из загашника бутылку шампанского. Марина сидела на кухне с сигаретой, и, когда я
— Я хотела бы объяснить свой приход, — сказала она, — чтобы вы не подумали…
— Не надо, Марина, — остановил я ее. — Дайте мне возможность подумать все, что мне хочется. Мы с вами в свое время так много конфликтовали, но я всегда был расположен к вам душой.
— Дело в том, что теперь для вас открываются известные творческие перспективы, — все же попыталась сказать она.
— Ни слова о деле, — опять пресек я ее попытки.
Я достал бокалы, открыл коробку шоколадных конфет, то есть подал на стол дежурный джентльменский набор. Моя угодливость была противна мне самому.
— Давайте объясняться в любви, — предложил я, разлив шампанское. — Вы, конечно, знаете, что я человек твердых нравственных принципов и не позволю себе перейти рамки, но даже в их пределах есть возможность проявить свое искреннее чувство.
— Бог мой, вы уже о любви заговорили, — засмеялась она, хотя тема ее явно привлекала.
— Марина, дорогая, вы женщина, — сказал я. — А мужчинам должно любить женщин, не так ли?
Мы чокнулись и отпили по глотку.
— С такими рассуждениями недолго и рамки переступить, — произнесла она со смешком.
— Я верю, что вы мне этого не позволите, — сказал я. — Но все же, знаете, что меня в вас волнует больше всего?
— Это любопытно, — заинтересовалась она.
— Загадка, — выдал я.
Этот комплимент без опасения можно было подносить любой женщине, и я был рад, что он пришел мне на память так вовремя. Марина улыбнулась, и в ее улыбке уже возник момент самолюбования. До чего все же женщины слабы в вопросах самооценки, подумал я. Попробовала бы она, к примеру, заговорить о загадочности моей персоны!
— Загадка предполагает вопрос, — сказала она. — Какой же вопрос начертан на мне?
— Познай меня, — ляпнул я первое, что мне пришло на ум.
— Да? — переспросила она с лукавой улыбкой. — Вы именно так его прочитали, Паша?
— Может, я и ошибся, — спохватился я.
— А может, и нет, — сказала она, отпивая еще глоток.
Посмотрела на меня внимательно, и спросила:
— А вы способны меня познать, Паша?
Это было, как водоворот, как я ни выкручивался, наш разговор неведомой силой тянулся к интимной стороне отношений, куда я вовсе не желал поворачивать. Эта женщина одним своим присутствием сводила меня с ума.
— Вы что-то говорили о соображениях дела, — вдруг вспомнил я. — Что за перспективы могут мне теперь открыться?
Она рассмеялась.
— Вы же не хотели разговаривать о деле, — напомнила она.
— Может, я именно с этой стороны хочу начать процесс познания, — проговорил я. — Вы же забронированы деловыми интересами.
— Если честно, то я сама не знаю, что меня привело к вам, — сказала Марина. — Соображения дела были лишь поводом. Меня просто взволновал ваш звонок. Я думала, что мы так отдалились друг от друга, а оказалось, что вы рядом.