Идти туда, где ты
Шрифт:
– О ваших отношениях с моим сыном, Алис. Я не склонна преувеличивать или преуменьшать эту проблему, но зная его… могу себе позволить некоторую оценку. Дело не в том, любит он вас или нет. Дело в том, что вы – просто удобная карта, которую он может разыграть в своем противостоянии с отцом относительно его собственной жизни. Вы видите, чего он достиг рядом с вами? Проблемы в университете, ссора с нами и жизнь в разрухе. Впечатляюще.
Алиса вскинулась в ответ, но промолчала. Уложила Францевича на его подушку в кресле. По времени, прошедшем между словами Валентины Павловны и ее, досчитала до двадцати.
– Вы уверены, что всей этой разрухи
– Нет, не уверена. Но вы – апофеоз. Вы сами не видите, насколько вы… разны, несовместимы? Представьте себе, что будет дальше. Вы его, конечно, любите – я это допускаю. Не хочу и не буду больше оскорблять вас подозрениями в корысти, Алиса. Но вы привыкли жить… как-то так… - она неопределенно махнула рукой на разукрашенную стену, жест получился изящным и немного снисходительным. – Вы всю жизнь жили куда проще нас… проще Ильи. А сегодня он неминуемо столкнется с тем, что ему придется окунуться в вашу жизнь. По вашей, кстати, милости. Ему это будет в новинку… и я не гарантирую, что он спокойно это воспримет. Будет держаться, возможно, из упрямства… Но, поверьте, Илье это все очень не понравится. Ему будет тяжело. Еще и учеба… Сможете ли вы не винить себя в том, что ему предстоит? Сможете ли поддержать во всем этом? Тогда как ваше исчезновение из его жизни – возможное решение если не всех проблем, то хоть их части.
Алиса внимательно выслушала Валентину Павловну. И честно понимала все, что та стремилась ей сказать. Когда Макарова замолчала, в квартире было слышно лишь ровное гудение холодильника в кухне. И странным образом его отключение послужило сигналом для включения Алисы.
– Я буду с Ильей столько, сколько захочет он, но не вы, - негромко сказала она и повернулась к незавершенному городу на стене. – Это не навсегда, но сейчас нам это нравится.
– И что вы станете делать, когда ему все это надоест? Ему же все равно надоест. И очень скоро. Ему двадцать один год. До вас он не пропускал ни одной юбки. Мужчины по сути своей полигамны, а Илья – еще и избалован. Когда придет пресыщение, а оно неизбежно, окажется, что и у него, и у вас жизнь разбита. Просто потому, что он решил попробовать помериться силами с отцом. И втянул в это вас.
– Он ведь ваш собственный сын, - удивленно сказала Алиса. – Зачем вы так?
– Именно затем, что он мой сын. Я его знаю. Лучше, чем вы, поверьте. Да, он и сам верит, что любит вас, но его любовь – это блажь юноши, который заигрался в мужчину. Он думает, что это что-то важное, ради чего стоит все на свете разрушить. Но вы сами, именно вы, верите, что стоите того, чтобы ради вас что-то рушить? Конечно, этот вопрос я имею право задать вам лишь в том случае, если вы его любите.
– Вы имеете право в любом случае, - беззвучно прошелестела Алиса, глядя в пол.
– Значит, вы меня понимаете. И все понимаете.
– Нет, не понимаю, - она подняла голову и теперь смотрела прямо на гостью. – Чего вы хотите?
Валентина Павловна сузила глаза и подошла к ней поближе. Ее голос сейчас стал таким тихим, будто она боялась, что кто-то услышит. И вместе с тем останавливаться не собиралась.
– Я хочу, чтобы вы ушли отсюда. И больше не появлялись, - проговорила она, четко выговаривая каждый звук.
Алиса отпрянула от нее, испытывая навалившуюся тяжесть внешнего. На нее давило многое: требовательность Валентины Павловны, ее умудренность, статус, стильность облика. Даже запах. Дорогой, изысканный. В доме Алисы таких ароматов не бывало.
– Это дом Ильи. Ему решать, быть ли мне здесь.
– Ошибаетесь, Алиса. Это и вам решать тоже. Иначе я не говорила бы с вами.
– Вы говорите со мной, потому что Илья вас не слушает, - выдохнула Алиса.
– Вы два упрямых ребенка. Я одного не пойму, как ваши собственные родители допустили, что вы ушли из дома.
Алиса промолчала. Рассказывать Валентине Павловне о том, как каждый разговор с мамой сводится к неуверенному «у вас точно все хорошо?», определенно не стоило.
– Подумайте, Алиса, - снова заговорила Макарова. – Вам нужно очень хорошо подумать, как жить. Обещайте мне хотя бы это. Я не требую, а прошу.
Ответом ей стал резкий кивок головы. Больше Валентина Павловна уже ничего не сказала. Молча посмотрела на стену. Сейчас во всем ее облике сквозила открытая, хоть и не высказанная, неприязнь. Но в целом она держалась. Потом ушла. Также не произнеся ни слова, даже не попрощалась – будто батарейка в ней сдохла. Когда Алиса осталась одна, вокруг нее по-прежнему витал дорогой аромат, даже названия которого она не знала и вряд ли могла бы узнать.
Безымянный запах преследовал ее и побуждал к несвойственным поступкам. Как только закрылась дверь за Валентиной Павловной, Алиса с отчаянным усердием начала смывать со стены собор. Все больше цепляя абрисы домов, размазывая мостовые, равнодушно наблюдая стекающие на паркет грязно-серые потоки.
Эти потоки полутора часами позднее обнаружил Илья.
Входил в квартиру, когда в окнах домов давно горел свет. В его – не горел. Было темно. Хотя Алиса могла уже приехать.
А войдя, увидел Алькины сапоги. Они сиротливо стояли посреди прихожей. Видимо, собиралась их мыть, потому в шкаф не убрала. Но никаких признаков того, что она дома, не было.
– Алька! – озадаченно крикнул Илья в глубину квартиры, никто не отозвался и он повторил: – Алька, ты где?
Как был, в куртке и обуви, вошел в гостиную. Включил свет и замер. Перед стеной. Ее жалкий вид, совсем не такой, как еще этим утром, заставил его почувствовать нарастающий ком беспокойства. Тот стал поперек горла и не давал вздохнуть. И еще было чувство, будто бы сердце – большое бьющееся сердце – везде, повсюду, по всему телу. Очень ясное и четкое пришло осознание, что что-то произошло. Что-то плохое. С ними обоими.
– Алька! – снова крикнул Макаров, сбрасывая с себя оцепенение, и оглянулся. Балконная дверь была открыта.
Он живо ломанулся туда, но и там Алисы не обнаружилось. И ноги сами понесли его на крышу. Почему-то стало очевидно – если она где-то и может быть, то только там.
Она сидела на ступеньке пожарной лестницы, нахохлившись, как замерзшая птица, и отворачивала лицо, когда Илья подошел к ней. Он уселся рядом. Внимательно посмотрел на нее и тихо сказал:
– Ну и?
– Где ты был? – спросила в ответ Алиса.
– По делам ездил, по важным.
– Я звонила.
– Не слышал… Наверное, телефон в машине забыл… прости. Что случилось?
– Ничего, - она поднялась. – Идем домой. Холодно.
Илья встал следом. Сейчас ему почему-то казалось, что крыши домов подпирают небо. То ли оно хочет упасть, то ли уже упало – на них.
– Аль, а я приказ на отчисление видел. Так что скоро поедем в твою Яковскую. Искать польских предков. Свобода, блин.
Она обернулась к нему. Лица почти не видела в слабых отсветах из окон.