Иду на вы
Шрифт:
– Потому хорошо и живу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя, Господи, княже!
– За что благодаришь-то?
– А вот, выслушал!
– Толку-то!
– Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы или осинки вдоль дороги стоят.
– Ну, положим, ты больше на кряжистый дуб, чем
– Так я не о себе. Я о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни!
– Не Божье это дело – смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:
– А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святую Русь - веси разорять да Божьи храмы жечь?
– Ну и отчаянный ты! – забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Мономах. Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше.
– Знаю! – сдержанно усмехнулся тот.
– Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь.
– И откуда же это тебе ведомо?
– А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник!
– Я? Когда? Где?!
– А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, – на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.
Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостью спросил:
– А вот скажи мне, Сувор-Николай: пошел бы ты снова со мной в поход на поганых?
– Прямо сейчас? – ахнул смерд.
Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся:
– Ну, к чему такая спешка? Скажем, в конце…
– Лета?! – обрадовался смерд.
– Зачем так долго ждать? Этого месяца!
Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся - на поле, на свою весь, на людей…
– Но ведь пахота… сев на носу… А… была - не была… пошли! – решительно махнул он рукой.
– Прямо к ним, на их вежи[2] – в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.
– Да хоть на край света!
– И не забоишься?
– А чего бояться? Кого ни спроси, на Руси или даже в той Степи – все знают, что ты не проиграл ни одной битвы!
–
– Так то не твоя вина, князь! – уверенно отозвался смерд.
– То Святополк, который тебя в неурочный час, неготовым уговорил против половца выйти, вместо того, чтобы выкуп ему дать. Эх, да что вспоминать…
– И то верно! По-новому все надо делать!
Мономах победно взглянул на Ставра Гордятича:
– А что, Ставка, поднимет этот молодец такими вилами половецкого коня вместе со всадником?
Боярин посмотрел на смерда, на вилы и кивнул:
– Думаю, поднимет!
– А, если ему боевое копье в руки дать?
– Ну… тогда, пожалуй, он и меня с коня в силах сбросить…
– Вот видишь…
И Мономах, благодарно кивнув смерду, отправился обратно к своему возку.
– Сюда бы этого Святополка, чтобы народ свой послушал! – с горечью заметил он, и Ставр Гордятич охотно подхватил:
– Да что ему народ? Он ведь на него только глазами своих бояр смотрит да их ушами слышит!
На это даже Мономах не сумел найти, что возразить своему давнему другу.
– Ангела в спутники!
– Доброго пути!
– Скатертью дорога! – ласково, с любовью, понеслось ему вослед.
Мономах задумчиво сел в возок и дал приказ возничему, как можно быстрее продолжать путь.
Даже ему, умевшему заглянуть на несколько десятилетий, а может, и веков, вперед, невдомек было, что в будущем это последнее пожелание ровного и гладкого, как скатерть, пути, приобретет совсем иной, прямо противоположный, смысл.
Да и не до того было ему сейчас, когда решалась судьба этого самого будущего…
3
Воспоминания охватили Мономаха…
Долго ли он так ехал, нет - раздумья, как омут, все глубже затягивали его в себя и, наконец, раздалось громкое:
– Киев!
– Что? – не понял далеко ушедший в свои мысли Мономах.
– Киев, говорю!
– показывая рукой на далекие маковки церквей, пояснил Ставр Гордятич.
– Вижу, - кивнул ему князь и истово перекрестился: - Слава Тебе, Господи! Приехали…
– Едем сразу на Долобское озеро? – нетерпеливо спросил боярин.
Чувствовалось, что, несмотря на долгую дорогу в седле, он прямо сейчас был готов вступить в борьбу с Великим князем.