Идущий впереди
Шрифт:
Потом Виктор начинал представлять себе, как он встретит Нину. Она появится, как обычно, оживленно спорящая с Ратновским. Перед выходом обернется, стрельнет своими лукавыми глазами: нет ли его?.. В институте ей весело: лекции, общественные поручения. К тому же много ребят, надо поговорить и с тем и с другим.
Когда уж ей вспоминать о Викторе!..
Надо было бы поступать ему в Бауманский. И попасть туда легче, и учились бы вместе…
Кстати, о всех этих Олегах и Ратновских. Надо будет рассказать Нине о своей встрече с Галей.
На вечеринке,
«Наверно, он высокий, блондин, из дипломатической школы?» Она рассмеялась: «Он совсем не высокий, не блондин и не дипломат. Но он мой друг, и я его люблю».
Вот что значит дружба. Она его нигде не забывает. Рассказать надо так, между прочим, без акцента.
Где-то в глубине метро поочередно проходили поезда. И соответственно с этим через вестибюль шествовали то довольно многочисленная группа пассажиров, то всего несколько человек. Много народу появлялось, когда поезда приходили из центра, с Курской и Бауманской. Среди выходивших было много ребят и девушек с чемоданчиками и чертежами, свернутыми в трубку. Он настораживался: сейчас должна пройти Нина.
Но поезда приходили и приходили, а ее все не было. Два раза ему казалось: вот она! Но когда Виктор бросался догонять, то убеждался в своей ошибке и возвращался назад.
В пятнадцать минут двенадцатого он позвонил к ней домой. Нет, Нина еще не приходила.
Появилась она совсем неожиданно. Вышла на середину вестибюля, поискала кого-то глазами и сначала его не заметила. Увидев, она улыбнулась и остановилась.
Да, она страшно устала. Да, много задали. Да, ночь она не спала. Боялась, что проклятый будильник разбудит ее отца, а она проспит. Завтра утром в институт, а как же с чертежами?
…Он проводил ее до дома.
— А ты мне что-нибудь принес почитать?
— Да.
Он раскрыл чемодан и извлек из-под батона томик Джека Лондона. Теплые искры промелькнули в ее глазах.
— Спасибо, Витя! — Но тут же глаза погасли, лицо еще более осунулось. — Как хочется спать… Ну, до свидания.
Он долго смотрит на захлопнувшуюся дверь. Вот что значит работать! А ему нечего делать, он и выдумывает ей всякие обвинения, что, мол, она флиртует с ребятами. Но когда ей? Подумать только, как она устает! Достать ей интересную книжку, и, главное, больше самому заниматься! Надо зверски работать. Тогда Нина будет чаще ласково смотреть на него. Вот что значит жизнь!
XI. ПЕРЕУЧИЛСЯ…
Дождь. Серый, отраженный от туч свет в комнате. Капли барабанят по стеклу. Тени закрались в углы. Четыре часа дня, а как будто сумерки. Но Виктор не хочет включать электричество. Он подходит к окну, открывает форточку. В тишину квартиры врывается однотонный, плещущийся шум дождя. Постепенно комната наполняется сырым, холодным воздухом. Сквозь помутневшее стекло видно, как по мостовой бегут сплошные потоки воды. Лужи покрыты дождевыми пузырями, которые так же быстро лопаются, как и возникают.
На
Шум дождя напоминает движение старой телеги по вымощенной булыжником дороге. Телега идет то медленнее, то быстрее; шум дождя то больше, то слабее. Итак, снова дождь! Откуда столько воды берется? Словно в природе не существует другой погоды. Почему бы не выглянуть солнцу? Вот в прошлом году была вполне приличная осень…
«И разверзлись хляби небесные».
А по радио сегодня одну дрянь передают. Виктор давно говорил, что самое удачное в приемнике — это выключатель. Серьезно! К примеру: приговаривают у нас какого-нибудь жулика к пяти годам. А зачем? Лучше заставить, его ежедневно прослушивать те песни, которые Радиокомитет предлагает разучивать каждый вечер «дорогим радиослушателям». После этого число преступников резко бы сократилось…
Да. Острить он еще не разучился. Ша! Кто-то пришел! Шаркающие шаги…
— Батюшки, погода-то!
…А, бабка Прасковья явилась после очередного рейда по магазинам…
— Витя!
— А?
— На Кропоткинской костюмы венгерские.
— При чем здесь я?
Молчание. Возня в коридоре…
А бабка не собирается уезжать. Она даже с дворничихой познакомилась. Каждый день к ней вниз бегает.
— Витя!
— А?
— Я вниз пойду.
…Ну и скатертью дорога. Он не удерживает. Чего она там кастрюльками гремит?
— Вить!
— …О господи! Что?
— Хочешь солененького огурчика?
— Нет!
Бабка хлопает дверью… Гм… Солененький огурчик. Вообще в нем есть известный смысл. Солененького огурчика он бы не прочь. И почему бабка так быстро смоталась.
Нет, хватит! Надо заниматься! Надо плюнуть на все и заниматься. Закрыть окно, задернуть занавески…
Нина! Если бы ты сейчас зашла, стряхнула бы с плаща капли, села бы как раньше…
Может, она поднимается по лестнице, может, зазвенит звонок? Неужели так трудно сделать человека счастливым! Эх, кого ты из меня сделала!.. Нет, все к черту! Мы еще повоюем. Не надо только думать о ней!
Виктор брался за раскрытый учебник. Проходило часа два. Он вставал, разминался, садился на диван. Заниматься он уже не мог. Нужно отдохнуть. Он облокачивался на валик дивана, подпирал голову руками и мог долго-долго сидеть в такой позе.
Дождь прошел. Соседей еще нет. Стоит такая тишина, что звенит в ушах.
Окна задернуты занавесками. Горит лампочка.
Он мог целый час глядеть в один и тот же угол. Там стояли две кровати. Они были выкрашены в белый цвет и накрыты белым покрывалом без узоров. На фоне белых кроватей и зеленых стен выделялся коричневый стул. Если долго на него смотреть, то постепенно спинка стула, обтянутая кожей, казалось, принимала осмысленное выражение. Шляпки гвоздей походили на глаза, и стул начинал игриво коситься на дальний угол кровати, выставляя вперед сиденье и растопырив две передние ножки, как бы приглашая к себе.