Иггинс и К°
Шрифт:
– Сосновой иголкой? – Озадаченно переспросил старик.
– Да. Установлено, что вашего сына не было дома с десяти до двенадцати часов ночи в вечер убийства. Следователь утверждает, что он отправился убивать капитана де Лиманду. Возможно ли это? Господин Жиру считает, что незачем задумываться над возможностью по-разному истолковывать тот или иной факт, когда факт налицо. Факты не подлежат обсуждению, их только констатируют. А факты таковы: в спальне капитана де Лиманду, убитого тремя выстрелами, обнаружен браунинг Жака Данблеза. По мнению следователя,
Я уже ничего не понимал.
– Где же был Жак Данблез? – продолжал Поль. – Мое дело доказать, что он не был у капитана. Я доказал это. Впрочем, доказал не я. Доказал Иггинс. Он обратил внимание на одно обстоятельство…
– Какое обстоятельство?
– Сегодня вечером об этом будет напечатано в газетах. Вот в чем оно заключается. Обвинение базируется, главным образом, на том, что лошадь Жака Данблеза была в мыле, когда он вернулся домой. Все эти господа из полиции утверждают, что убийца во весь опор помчался из Рэнси в Бри, застрелил капитана и поторопился вернуться. Если лошадь за два часа проскачет тридцать километров, она, понятно, будет взмылена. Это подтвердит любой, кто занимается верховой ездой.
– Но при чем здесь Иггинс? – не выдержал я.
– Иггинс попросил ветеринара осмотреть Султаншу. Так вот, оказалось, что бока лошади исколоты шпорами. Жак Данблез – превосходный наездник и любит свою лошадь. Если он так безжалостно гнал ее, значит, он очень торопился. Это, конечно, говорит не в его пользу. Но, присутствуя при осмотре Султанши, Иггинс заметил мелочь, совершенный пустяк, который, однако, может спасти Жака Данблеза: к небольшой ранке на ноге лошади прилипла свежая сосновая иголка. Теперь обвинение разрушено…
– Ничего не понимаю…
– Сейчас поймете. Вам знакома дорога из Рэнси в Бри, господин Данблез?
Старик, с трудом скрывавший нетерпение, покачал головой.
– Она ведет через луг, а затем через долину, где растут дубы, ясени и акации…
– Продолжайте, продолжайте, – пробормотал Ренэ Данблез.
– Я сегодня утром прошел по этой дороге от дома вашего сына до Бри. Туда я шел по одной стороне дороги, обратно – по другой. И я осматривал каждое встреченное на пути дерево. И вы знаете, каков результат?
– Сосен нет?
– Ни одной сосны по всей дороге! На холмах тоже нет сосен. Довольно с вас этого доказательства? Но имеется еще одно обстоятельство, которое достаточно для того, чтобы убедить всякого. Невеста вашего сына, Мадлен де Шан…
– Она ему не невеста.
– Я придерживаюсь другого мнения. Мадемуазель де Шан – девушка очень сдержанная и не говорит о своих сердечных и иных тайнах. Но дело не в этом. Мадемуазель де Шан жила в Марни у своего дяди. В ночь, когда убили ее официального жениха, капитана де Лиманду, она находилась на вилле его родителей, по крайней мере,
– И что же из этого следует? – спросил Данблез.
– Знаете, как называется эта вилла?
– Нет.
– «Сосновый замок».
– А!
– Он окружен довольно густым сосновым лесом. В семи километрах от Рэнси на дорогу выходит тропинка, по которой за четверть часа можно добраться до опушки этого леса. Чтобы добраться до виллы, нужно проехать три километра лесом. Из этого следует, что Жак Данблез, по всей вероятности, ездил в «Сосновый замок». Естественно, что в темноте он вел лошадь наугад, она спотыкалась. Возможно даже, что она упала, но дурное обращение с лошадью спасет жизнь вашего сына.
Должен сказать, что меня эти рассуждения не удовлетворили. Все доказательства, приведенные Полем, меркнут перед очевиднейшим фактом – браунингом Жака Данблеза, найденным возле трупа капитана де Лиманду.
– Чего ради, – спросил я, – Жак Данблез ездил на виллу?
– Я только констатирую факт, – ответил Дальтон. – Жак Данблез отказывается говорить, девушка тоже молчит. Впрочем, кое-какие предположения можно сделать. В доме находились только родители капитана и их племянница. Вряд ли Жак Данблез наносил визит старикам.
– По-вашему, он ехал на свидание? – торопливо спросил Ренэ Данблез.
– Я ничего не утверждаю. Мадлен де Шан не менее молчалива, чем Жак Данблез. Мы о ней почти ничего не знаем. Как она относится к Жаку Данблезу? Что скрывает? Что думает?
– Итак, – спросил Ренэ Данблез, – вы считаете, что Жак не убивал ни сенатора Пуаврье, ни его дочь, ни неизвестного мужчины, ни капитана де Лиманду?
– Ни маленькую девочку? – добавил я.
– Ни маленькую девочку, – кивнул Дальтон. – Обратите внимание на то, что я вовсе не утверждаю, что Жак Данблез не совершил этих убийств. Я утверждаю только, что его виновность не доказана. Многое еще может произойти, что опровергнет наши предположения.
– Его реакция при виде мешка с трупом ребенка равносильна признанию.
– Я с вами не согласен. В критический момент, когда Жак Данблез защищает свою жизнь и свою любовь, ему показывают этот труп. Нервы натянуты; тут недалеко до криков и до обмороков. Правда, я ожидал от него большей выдержки.
– Но ведь он, кажется, признался?
– Вовсе нет. Он закричал: «Она! Она здесь!» и вытянул руки, точно желая защититься. Это ничего не доказывает.
Разве только то, что он знал девочку.
Наступило молчание. Я рассеянно смотрел в окно. Дальтон откинулся в кресле и закрыл глаза. Ренэ Данблез, похожий на нахохлившегося воробья, погрузился в размышления.
– Господа! – наконец сказал он, и голос его был глух. – Мне кажется, я имею право принять участие в вашем расследовании по делу моего сына.
– Конечно, господин Данблез!
– В таком случае я хочу участвовать в ваших расходах.
– Деньги всегда пригодятся.
– Вот, – он вытащил из кармана пачку мятых кредитных билетов. – Тут около тридцати тысяч франков.