Игорь Святославич
Шрифт:
— И ты осмелился за спиной у отца с боярами в сговор вступить? — произнесла Ефросинья в возникшей паузе.
Владимир еще больше смутился, но отпираться не стал:
— Что мне оставалось делать, Фрося? Не ждать же, как волу обуха!
— Отец проведал про заговор и принялся боярам головы рубить, а ты с женой и сыном в бега ударился, так? — продолжала допытываться Ефросинья.
Игорь удивлялся ее невозмутимости.
— Так, Фрося, — уныло выдохнул Владимир, — еле ноги унесли от отцовых кметей. Но дружинников моих почти всех перебили. Прибыл я к Роману Мстиславичу
— Почто Роман Мстиславич не вступился за тебя? — не удержавшись, спросил Игорь.
— Хотел вступиться, да не успел, — ответил Владимир. — Отец мой куда как хитер! Нанял отряд поляков, и те принялись опустошать земли волынские. Роман Мстиславич начал воевать с поляками и увяз в этой войне, не до меня ему стало. Я между тем перебрался в Луцк, а оттуда в Дорогобуж, но всюду князья меня гнали прочь, трепеща перед отцом моим.
— И ты решил ехать в Киев? — опять спросила Ефросинья.
— Жена моя на том настояла, — кивнул Владимир. — Святослав Всеволодович поначалу был приветлив со мной, обещал посодействовать. Он вел переговоры с Рюриком Ростиславичем и братом его Давыдом, чтобы вместе выступить ратью на Галич. Звал Святослав и черниговского князя. Посылал гонца и в Новгород-Северский…
Владимир запнулся.
Игорь и Ефросинья, переглянулись.
— Не знаю, что разрушило союз князей, козни ли отца моего иль твой отказ, Игорь, воевать с ним, но остался тесть мой один на один с задумкой своей, — печально продолжил Владимир. — Когда наведались к нему послы и Галича, он мигом меня за порог выставил. К тому времени пришел ответ от суздальского князя, к которому я обращался за помощью. Не пожелал Всеволод Юрьевич видеть меня в своем тереме.
Я поехал в Чернигов, но Ярослав Всеволодович закрыл передо мной ворота. Тогда я повернул коня к Новгороду-Северскому…
Владимир умолк.
Ефросинья глядела на брата, еле сдерживая слезы.
Игорь теребил перстень на пальце, не зная, что сказать. Он вдруг ясно почувствовал, что и от него могут вот так же отвернуться все князья, оставив его одного за стеной отчуждения. И он, хоть и сидит на столе княжеском, тоже может стать изгоем, как его шурин.
В этот миг Игорь пожалел, что приютил Владимира.
«Захотел в летописи красиво смотреться, недоумок! — мысленно обругал он себя. — С древними царями захотел благородством сравниться, мать твою! Выйдет тебе твое благородство боком, видит Бог!»
С опасениями своими Игорь пришел к Вышеславу.
— А ты примири тестя своего с сыном и тем самым докажешь, что не только справедлив, но и мудр, — посоветовал тот.
— Легко сказать, — проворчал Игорь. — Владимир на жизнь отца покушался, такое не прощают.
— Ежели за дело взяться умеючи, можно и праведника с сатаной примирить, — сказал Вышеслав уверенно.
— Вот ты и возьмись за это. — Игорь взял Вышеслава за плечо. — Тесть мой умен, недаром его Осмомыслом прозвали, и ты неглуп. Умный всегда поймет умного. А я для этого дела серебра не пожалею.
Вышеслав согласился. Не теряя времени даром, он отправился в Галич.
С тревожным сердцем
Терзаясь опасениями, Игорь не находил себе места, перестал навещать любимую наложницу, и та скучала в одиночестве в своей светелке. С Владимиром Игорь был сух и неразговорчив. Тот, чувствуя неладное, старался не попадаться Игорю на глаза.
Однажды Игорь повелел Владимиру отправляться в Ольжичи, княжеское сельцо, и все лето жить там.
Видя, под какой надежной охраной его провожают в сельскую глубинку, Владимир понял, что он теперь скорее пленник, чем гость. Тоскливо стало у него на душе, но выбора не было.
Как-то под вечер Игорь заглянул в спальню к жене и застал ее в исподней белой сорочице стоящей на коленях перед образами, освещенными тусклым огоньком лампадки.
Ефросинья молилась вслух, поэтому не услышала, как вошел Игорь. Она молила Бога о ниспослании удачи Вышеславу и желала ему счастливого возвращения домой.
Игорь замер на месте.
«Уж не влюблена ли моя жена в моего друга?» — мелькнула у него ревнивая мысль.
Игорю вспомнилось, как, прощаясь с Вышеславом перед его отъездом в Галич, Ефросинья с какой-то волнительной трепетностью поцеловала Вышеслава в губы. Вышеслав собирался вскочить в седло, и гридни, отправлявшиеся вместе с ним, тоже садились на лошадей, поэтому в суматохе никто не заметил этого торопливого поцелуя. Однако Игорь, находившийся на высоком крыльце, все видел.
Тогда он не придал этому значения, но сейчас его одолевали смутные подозрения.
Смущенный и расстроенный этими подозрениями, Игорь так же незаметно покинул опочивальню.
На другое утро Ефросинья заявила Игорю, что ей тоже надлежит ехать в Галич.
— Коль попадет Вышеслав в беду, выручить его смогу только я, — сказала княгиня, не пряча от мужа встревоженных глаз.
Игорь, терзаемый теми же страхами, не стал противиться.
— Возьми с собой кого хочешь из бояр, — сказал он.
Ефросинья тут же назвала несколько имен, словно заранее знала ответ.
— И еще я возьму нашего младшего сына, — добавила княгиня. — Не возражай, свет мой. Так надо.
Игорь не стал возражать, полностью полагаясь на женское чутье Ефросиньи. Он лишь помог ей выбрать дары для своего тестя, не поскупившись и на книги, которыми очень дорожил.
Ефросинья уехала столь поспешно, что даже не простилась с братом.
Агафья, которую последнее время было не видать, не слыхать, теперь старалась привлечь к себе внимание Игоря. Ее призывные взгляды и смелые прикосновения явственно говорили, чего она ждет от него. Однако Игорь не проявлял желания лечь с Агафьей на ложе, хотя охотно проводил с ней время.