Игра Канарейки

Solongoy

Похоже, что корчма «Семь котов» больше не оправдывала своё название и котов на самом деле было значительно больше. Почему-то это показалось Канарейке смешным, и она нервно хихикнула. Только услышав собственный сдавленный смех, поняла, как она на самом деле нервничает.

Он вышел, встал рядом с ней, закурил. Несколько минут задумчиво пускал дым, а Канарейка усиленно принюхивалась. Она обожала его табак. И от этого становилось вдвойне страшно. Она уже давно не позволяла себе ни к кому так привязываться.

Ольгерд

выдохнул густой сладковатый дым и сказал наконец:

– Я не хотел говорить в присутствии ребят.

– Есть, о чём? – мгновенно огрызнулась Канарейка.

– Есть.

Ольгерд протянул ей свою трубку, стал отворачивать крышку тубуса.

– Я подёргал кое-какие ниточки, нашёл достаточно историй, сказок, проклятий, легенд и свидетельств, чтобы сложить всё это и попробовать напасть на след О’Дима. На то, откуда и когда он пришёл.

Канарейка, хмурясь, седлала медленную затяжку. Ей уже не нравилось, что он задумал.

– Исчезнувший класс в Бан Арде, проклятый дом под Боклером, кровавая свадьба в деревушке под Цинтрой, пропавшее сотни лет назад святилище где-то здесь, прямо в Редании… – Ольгерд зашуршал бумагами, показывая, сколько всего узнал. Затем свернул их в рулон, вернул в тубус. Взгляд его был холоден. – Все эти истории упоминают о каком-то бродяге или торговце, которому кто-то отказал или загадал желание. Его след можно найти и отследить.

– Чтобы что? – Эльфка смотрела на него пристально, словно пытаясь найти следы безумия на его лице.

– Чтобы вернуть его туда, откуда он вылез. Навсегда.

Он не был безумен. Был упрям и категоричен, решительно настроен и не готов отступать. Был Ольгердом фон Эвереком.

– И как ты собираешься это сделать?

Канарейка ощетинилась, как дикое животное. Самоубийца. Идиот. Кретин. Вслух он этого не сказала. Только возразила спокойно:

– Ольгерд, мы только вылезли из этого дерьма, а ты опять норовишь залезть обратно. Не буди лихо, пока тихо.

– Да нихуя оно не тихо! – вдруг взорвался Ольгерд. Настоящий, живой, пылающий, взрывоопасный, как краснолюдский динамит. Канарейка уже будто бы и успела забыть, что у него больше не каменное сердце.

– Послушай меня, Карина, – выдохнул он, пытаясь вернуть себе самообладание. И продолжил голосом более громким, чем обычно, более резким, но по крайней мере более спокойным. – Мы сбежали от О’Дима один раз. Но неужели ты думаешь, что теперь, потратив на нас, на меня, столько сил, он просто отвяжется?! «Ладно, хорошо, вы победили меня, доброго пути, пойду, развлекусь в другом месте»?

– А, вот я не поняла, и именно поэтому ты теперь сам лезешь на рожон?!

– Ты знаешь, что он такое, не хуже меня. Так почему ты продолжаешь со мной спорить?!

Канарейка дёрнулась резко, замахнулась, чтобы ударить Ольгерда – по лицу, в живот, куда угодно, лишь

бы вытрясти из него эту дурь. Он схватил её за руку, остановил, уставился прямо в глаза. Канарейка не стала отводить взгляда.

– Да потому что я боюсь за тебя. Почему ты до сих пор этого не понял?

Ольгерд обнял её. Она сопротивлялась пару секунд, но в конце концов бессильно уткнулась ему в плечо.

– Ты больше не бессмертный. А жизнь отнять слишком просто. Поверь, я знаю.

– Я не стеклянный.

– Нет, ты просто хочешь начать охоту на само Зло.

Ольгерд отстранился так, чтобы видеть её глаза.

– Что я должен сказать тебе, чтобы ты поехала со мной?

Канарейка засмеялась. От напряжения, усталости, идиотизма ситуации.

Конечно же, он не должен был сказать ничего. Она и так бы за ним поехала.

– Долго же ты меня «мариновал», Ольгерд.

Фон Эверек улыбнулся.

– Больше себя, чем тебя. Нужно было разобраться в кавардаке.

Ольгерд наклонился к ней, их лица оказались совсем близко. Внутри Канарейки что-то затрепетало.

– Который натворила ты, – хищно улыбнулся атаман и поцеловал её.

Две бесконечно долгих минуты, на которые пришлось прятать загоревшийся на щеках румянец и сдерживать животное нетерпение, пока Ольгерд брал у хозяйки комнату, та искала ключ и нарочито медленно отворяла замок.

Зато как только дверь за ней закрылась, они сорвались резко, неистово, используя все предназначенные и не очень поверхности.

Их одежда лежала кучей на полу, в стороне – кинжалы, ножи и карабела. Уже точно и не понятно, чья: его или её. Может быть, общая.

Теперь Канарейка знала: всё точно по-настоящему. Что теперь это не одолжение и не милость, не жалость к ней, а настоящее, нужное чувство, исходящее из горячего, бьющегося сердца. И от этого она была так счастлива и так измотана от ожидания, что хотелось плакать. Слёзы приходилось сдерживать: плакать сейчас было бы просто неприлично.

Ольгерд довольно скоро заметил это, сел и крепко обнял сзади, прижимая её спину к своей груди. Чтобы она могла плакать и не думать, о том, что он это видит.

Канарейка могла плакать и к нему лицом, но так действительно было проще.

Безлунная чёрно-синяя ночь лезла в окно множеством звёзд, вваливалась в комнату, принося с собой запах мокрой земли и лета. Совсем близко, будто бы на краю кровати, где они сидели, стрекотал кузнечик.

– Как насчёт долго и счастливо? – вдруг спросил Ольгерд. Было непонятно, шутит он или нет.

– Только не вздумай никому загадывать. Вдруг исполнится. Хватит с тебя одного «долго».

– А так, думаешь, не получится? – теперь было совершенно очевидно, что Ольгерд шутит. Канарейка могла представить себе его лисий оскал.