Игра Канарейки

Solongoy

Все, кто задерживался в Оксенфурте дольше, чем на месяц, непременно слышали о Канарейке и её делах. Слышали о том, какой у неё чудный голос, как она играет и поёт, но это было не главное. Выступала Канарейка стихийно, там, где ей вздумается и когда ей вздумается. Так же стихийно иногда находились трупы с тонкой кровавой полоской на горле. Часто это списывали на случайность или какую-нибудь бестию, на маньяков или пьяниц – всего этого в Оксенфурте было в достатке. А Канарейка исчезала на пару недель, сорила деньгами в Новиграде и одевалась в ковирские

шелка. Но всегда возвращалась.

Теперь же Канарейка проснулась в усадьбе Гарин, занятой «кабанами», с жуткой головной болью. Эльфка резко вскочила с кровати, бросилась к своим вещам, сложенным на сундуке в углу комнаты. Слава Мелителе, всё оказалось на месте. Старая добрая лютня, моток жил, костяной гребень, два гнутых метеоритных клинка работы Хаттори, набор метательных ножей и приятно отягощающий руку кошель.

– Вот шельма, – улыбнулась Канарейка, проводя гребнем по длинным золотистым волосам. Эльфке было совершенно очевидно, что она в этой ситуации не оказалась самой умной, и «кабанам» тоже что-то было нужно от прославленной… певицы.

Дверь комнаты скрипнула, Канарейка обернулась. На пороге застыл высокий плечистый мужчина в богато украшенном расшитом кунтуше. Одну руку он в царственном жесте держал на эфесе искусно выкованной сабли, а вторую – на поясе. Строгое и спокойное лицо мужчины было испещрено шрамами, холодные зелёные глаза без интереса смотрели на эльфку. Взгляд был тяжёлым, ложился на плечи Канарейки десятифунтовым грузом. Сзади в коридоре мельтешил один из вчерашних собутыльников, пытаясь выглянуть из-за плеча утреннего гостя.

– Недурная у тебя сабля, – наконец прервала затянувшуюся тишину Канарейка.

– Так ты, – без вопросительной интонации тихим хрипловатым голосом начал мужчина.

– Певица, – хищно улыбнулась эльфка. – Меня называют Канарейкой.

Она ждала, что мужчина представится в ответ, но тот равнодушно кивнул и развернулся в коридор. Там послышалась какая-то возня, громкое топанье и низкий женский голос:

– Ведьмак пришёл.

– Проводите его в мой кабинет, – атаман повернулся к Канарейке. – А ты иди к ребятам. Думаю, они соскучились по тебе.

На лестнице Канарейка разминулась с хмурым беловолосым мужчиной в некогда белой, испачканной кровью рубашке. Эльфка вспомнила, что он тоже вчера сидел в «Семи котах», терзал медицинской иглой рваную куртку.

Канарейка и раньше встречала ведьмаков, одного ей даже как-то заказали. Заказчик был настойчив и влиятелен, эльфке тогда пришлось исчезнуть из Оксенфурта где-то на год: она была реалисткой и прекрасно понимала, что мутант, заточенный на убийство виверн, волколаков и высших вампиров, ей не по зубам.

Ведьмак коротко кивнул Канарейке, словно бы они были знакомцами, и продолжил разговор с одним из «кабанов»:

– Так ведь ему нужен тот, кто может убить бестию.

«Кабан» обернулся, посмотрел в спину спускающейся эльфке и сказал:

– Совсем не обязательно это будешь ты.

Ольгерд

фон Эверек произвёл на ведьмака неоднозначное впечатление. Атаман был эксцентричен от скуки, властен и надменен. Такие как он вызывали у Геральта тоску и воспоминания о чародейских сборищах, где всякий норовил подлить в общий чан с пуншем свою порцию яда.

Ольгерд, похоже, заметил это.

– Почему бы нам не спуститься к ребятам? – предложил он.

Канарейка сидела, подобрав под себя одну ногу, на бочке в углу комнаты. Девушка была бы красива, если бы не розовые нитки шрамов, покрывающие лицо и руки. Возле эльфки вился «кабан», что-то ей рассказывал, демонстрировал татуировки на голом торсе и руках. Канарейка же не смотрела на него, даже не слушала, всё её внимание было приковано к атаману и ведьмаку, спускающихся по лестнице.

– А эту я набил, когда выздоровел от «катрионы». Милая, много ты знаешь тех, кто выздоровел от «катрионы»? – не унимался Кабан.

– Нет, только тебя, милый, – иронично улыбнулась Канарейка.

Атаман и ведьмак вели негромкий разговор. Ольгерд полулежал на скамье, тянул слова и не спешил переходить к подробностям заказа. Ведьмак медленно закипал.

Дочь настоящего хозяина поместья была у «кабанов» на правах кухарки. Она принесла Ольгерду кружку эля, атаман кивком поблагодарил её. «Кабан», сидевший на полу рядом с фон Эвереком, потянул свою грязную грубую руку, чтобы помять зад кухарки, но его остановил быстрый и холодный металлический всполох, оцарапавший ему руку. «Кабаны», Ольгерд и Геральт увидели сначала тонкую струйку крови, потёкшую из ладони незадачливого ухажёра, и только потом уже метательный нож, засевший в деревянной стене по самую рукоять. Кухарка со вскриком отпрянула, чуть не свернув эль на атамана, тихо потрусила на кухню.

– Чё за хуйня?! – вскрикнул раненый «кабан», глядя на руку. Порез был несерьёзный, но неприятный.

Геральт посмотрел в сторону, откуда прилетел нож, непроизвольно занося руку к мечу за спиной.

– Спокойно, ведьмак, – с усмешкой произнесла Канарейка, спрыгивая с бочки. – Я не люблю насилие.

Ольгерд фон Эверек почти одобрительно хмыкнул, в его глазах на миг загорелись огоньки.

– Как раз хотел его одёрнуть. Ты меня опередила. Довольно красноречиво.

– И красиво, – негромко добавил ведьмак. Жест показался ему картинным и чрезмерно размашистым, но такое рукоблуд уж точно запомнит.

А этот самый рукоблуд зло посмотрел на эльфку, вскочил с пола и сорвал с пояса саблю.

– Перережу, блядь, твою тонкую шейку, и не посмотрю, что тощая! – зычно заорал он. Канарейка оскалилась, медленно достала из-за пояса кинжал.

– Достаточно, Фредерик. – Ольгерд произнёс это негромко, но разъярённый Кабан тут же вернул саблю на пояс и, зло пнув дверь, вышел на улицу.

Канарейка встретилась с Ольгредом взглядом. Несколько секунд мужчина пристально смотрел на неё, потом обратился к ведьмаку: