Игра Канарейки
Шрифт:
Канарейка пошевелила пальцами, приподнялась на локтях и почувствовала, как сильно она замёрзла, лёжа на сырой земле. Что ж, если эльфка в скором времени скончается от какой-нибудь лихорадки, ей будет, кого в этом винить. Какое-никакое, а утешение.
Совсем рядом, где-то в гуще подсолнечных бутонов, фыркнул оставленный разбойниками конь. На нём не было седла, но выбирать не приходилось – Канарейка не чувствовала пальцев ног, и у неё просто не хватило бы ни сил, ни терпения искать кобылу, «одолженную» у «кабанов».
С первого раза запрыгнуть на спину на удивление
На распутье, где вечером играли деревенские дети, Канарейка успела заметить Геральта. Он сидел, подмяв под себя ноги и ровно сложив руки на коленях. Глаза ведьмака были закрыты, лицо расслаблено. Геральт ещё не обнаружил присутствия Гюнтера О’Дима, сидевшего прямо над ним на деревянном обелиске, посвящённом какому-то божку. Гюнтер болтал ногами и смотрел своими чёрными глазами-пропастями вслед пробежавшему коню и его всаднице.
Комментарий к IV. Исполнители
Потихоньку выкладываю на стол карты.
Глава молчаливая, ночная и холодная.
Как обычно, жду критики, помидоров и прочих показателей того, что сто просмотров фанфика за день - не галлюцинации моего распухающего эго.
========== V. Пожар ==========
В каждом миге таится прошлое, настоящее и
будущее. В каждом мгновении – вечность.
Цири
– Ставлю сто на Канарейку! Слыхал, сколько она людей укокошила? Ей жаба твоя… – Ломонд, выходец из знатного темерского рода дю Мартольдов, смачно сплюнул на пол.
– Двести, что ведьмак чудище зарубит! А птаха твоя только смертельно бухого мертвеца прикончит! – Эльза с чувством стукнула кружкой по столу и рассмеялась над собственным каламбуром. – А Кошачьи глазки от мамки родной забрали, чтоб он жаб вот таких резал.
От выпитого Эльза разрумянилась и согрелась, её шёлковая рубашка с итак довольно вызывающим вырезом была распахнута ещё шире к удовольствию двух «кабанов», сидящих с ней за одним столом.
Впрочем, Ломонд не обращал на это совершенно никакого внимания, взгляд его блуждал по комнате, нигде не задерживаясь. Вторым был Бертольд, ещё совсем юный и наивный, с осторожностью и даже некоторым страхом относившийся к фисштеху и убийствам, с обожанием – к Эльзе.
Ломонд громко и слюняво прыснул, обозначая тем самым своё отношение к аргументам Эльзы.
– А я вот согласен, ведьмак сам – страховидло, так он и это, других страховидл… – Бертольд замолчал, не найдя слов для того, чтобы звучать более убедительно.
В усадьбе «кабанов» было как во всякий другой вечер шумно. Эль и вино текли рекой. Кто-то был уже пьян и лежал в углу, кто-то только начал своё веселье, распевал лихие бандитские куплеты и перебрасывался костями, а кто-то, как Эльза, Ломонд и Бертольд, сидел в небольшой компании, тихо пьянел, травил байки, да перебирал
Атаман «кабанов» почти никогда не спускался вниз, сидел в своём кабинете или вовсе отсутствовал в усадьбе. Пьяная возня с не блещущими умственными способностями дворянскими детьми его не интересовала. А когда Ольгерд фон Эверек выходил к перилам второго этажа, его появление производило настоящий фурор. Все «кабаны» разом отвлекались от кружек и приветственно выли, кричали и свистели, каждый на свой лад.
Сегодня атаман не появлялся, да и вообще с самого утра почти не выходил из своего кабинета. «Кабаны» были к этому привычны, не мешали Ольгерду и только кухарка приносила ему на подносе еду и оставляла под дверью. За день атаман ни к чему не притронулся.
– Эльза, правда, что ведьмаками становятся краденые сопляки? – Уже порядком захмелевший Ломонд будто бы забыл о предмете спора.
– Не, не краденые. Убивают бестию, а потом берут ребёнка взаместо платы.
Бертольд глупо захихикал в кружку, а Ломонд озвучил мысль, пришедшую им обоим:
– С атамана он тоже плату детьми брать будет?
Компания раздалась громким пьяным хохотом. Эльза, которая выпила значительно меньше мужчин, отсмеялась раньше и мгновенно похолодевшим взглядом уставилась в сторону входной двери, за спины Ломонда и Бертольда. Последний даже во время пьяного веселья не сводил глаз с Эльзы, поэтому быстро заметил перемену в её настроении и обернулся.
Возле двери топталась, стягивая с себя просыревшие и отвратительно холодные от росы сапоги, светловолосая эльфка. Канарейка.
– Птаха вернулась, – сказала Эльза.
– И без ведьмака.
Ломонд тоже наконец отсмеялся, увидел Канарейку, допил свой эль и молча встал из-за стола.
Канарейка грела обледенелые руки и ноги, протянув их к огню очага, разожжённого подвыпившим «кабаном». Он учтиво и не по-бандитски представился Ломондом. Эльфка благодарно ему улыбнулась и с радостью приняла кружку пряного вина.
– И так жарко, погаси ты огонь! – беззлобно бросил детина с гарпией, вытатуированной прямо на лысой голове.
– Милсдарыня мёрзнуть изволит, – ответил кто-то из другого угла, и «кабаны» все как один рассмеялись.
Ломонд подбрасывал в огонь поленья, кружка с вином грела Канарейке руки, пьяные шутливые перепалки «кабанов» напоминали об одном из десятков оставленных эльфкой домов. Канарейка не хотела вспоминать о том доме, но мысли как-то сами возвращались к маленькой деревушке под Вызимой и старому эльфу, научившему её петь и держать в руках клинки.
– Дать сухую одежду, птаха?
Эльфка оторвалась от пламени, словно проснулась.
– Что?
Рядом стояла «кабаниха» в рубашке с чрезмерно глубоким вырезом и золотыми серьгами в ушах.
– Оглохла? Вам, эльфам, ухи такие на что?
Канарейку уже давно, лет тридцать как, не задевали подобные замечания. Она улыбнулась:
– Если с таким вырезом, то не надо.
Эльзу ответ эльфки чем-то задел, женщина скрестила руки на груди:
– Да, ты, боюсь, из него вывалишься целиком.