Игра на двоих
Шрифт:
— Как ты узнал? Случайно такое точно не обнаружишь.
— В свое время я тоже тренировался в этом Центре. По вечерам, когда заканчивались тренировки, от скуки исследовал здание. Много интересного нашел, кстати, — шепотом объясняет ментор.
За дверью обнаруживается винтовая лестница, по которой мы поднимаемся на крышу. Подойдя к самому краю и облокотившись на невысокую каменную ограду, я смотрю на открывшийся вид и начинаю понимать задумку Хеймитча. То, что я вижу, действительно заставляет забыть обо всем. Капитолий в
— Это удивительно. Не думала, что увижу здесь подобное.
— Даже в Капитолии можно найти что-то по-настоящему красивое. Нужно только знать, где искать, — усмехается ментор.
— И все же… — вспомнив о возможном прослушивании всего здания Центра, я умолкаю.
Хеймитч замечает паузу и, догадавшись, в чем дело, говорит:
— Можешь говорить все, что захочешь. Здесь нет ни камер, ни жучков. В этом еще одно преимущество крыши.
— Сам проверял? — посмеиваюсь я.
— Да, пришлось. Доверяй, но проверяй. Еще одно правило, которому нужно следовать всегда, везде и со всеми.
— Кто-нибудь знает об этом месте?
— Кроме местных — нет. Как видишь, лестница скрыта, и обнаружить ее сложно, если, конечно, не искать специально. Организаторы Игр всячески пытаются предотвратить попытки самоубийства трибутов. Крыша окружена силовым полем.
— Если человек и правда захочет покончить с собой, он это сделает, как бы его ни останавливали. Найдет способ.
— Вообще-то ты права, меня глупость капитолийцев тоже не раз удивляла, — признается Хеймитч.
— А на твоей памяти были попытки?
— Да, и не раз, в том числе и на Арене. Кого-то успевали спасти, хотя его все равно потом убивал Сноу, кто-то умирал, не дожив до Игр — тогда Капитолий срывал зло на его семье.
— Не боишься, что и я не устою перед соблазном? Ведь это так просто: шаг — и ты уже свободен. От Жатвы, Игр, Капитолия, Президента, ответственности перед кем-либо, вечного страха за родных, постоянных мыслей о том, как не умереть от голода или руки миротворцев. Знаешь, сколько себя помню, я всегда мечтала о свободе.
— Нет, не боюсь. За прошедшие дни я неплохо тебя изучил и точно знаю: этот трибут не из тех, кто предпочитает легкий путь. Ты, детка, всегда будешь бороться до конца, и, если придется умереть, сделаешь это достойно. У тебя есть те, к кому стоит вернуться — цени это, так, как повезло тебе, везет далеко не каждому. А свобода… Свобода — это жизнь, настоящая жизнь, не то жалкое существование, которое все мы влачим уже много лет, и уж никак не смерть, о которой ты говоришь.
— Сколько комплиментов! — слабо улыбаюсь я, глядя на почти скрывшееся за линией горизонта солнце. — И ты
— В силу определенных обстоятельств я боюсь верить во что бы то ни было, — мрачнеет ментор.
— И даже в то, что у меня есть шанс победить? — вопрос с подвохом, знаю.
Не удержалась.
— Ну уж нет, в тебя я буду верить всегда! — Хеймитч смеется, но продолжает избегать моего взгляда. Я понимаю и принимаю его многолетнюю боль и разочарования и потому не настаиваю.
За нашим довольно откровенным разговором мы не замечаем, как на город опускаются сумерки. На улице холодает. Внизу, на улицах, местные жители продолжают праздновать скорое начало очередного сезона Голодных Игр. По лицу ментора пробегает тень, и он поворачивается к городу спиной.
— Тебе пора идти, — еле слышно произносит он. — Не хватало, чтобы Эффи подняла тревогу.
— Конечно, завтра ведь важный-преважный день, а я совершенно не готова! — отвечаю я, передразнивая ее капитолийский акцент. Хеймитч едва заметно улыбается. Вернув ему улыбку, я разворачиваюсь и делаю два шага в сторону лестницы.
— Генриетта!
— Да? — я останавливаюсь и, обернувшись, оказываюсь лицом к лицу с ментором.
Тот некоторое время молчит, но вскоре обретает дар речи.
— Нет, ничего. Иди отдыхать. А мне надо поговорить с Эффи, — он пристально смотрит мне в глаза, но явно не решается сказать то, что собирался.
Кивнув, я спускаюсь по лестнице, прохожу по коридору и возвращаюсь в наш пентхаус. Хеймитч идет следом за мной, и я чувствую его взгляд вплоть до того момента, когда он задерживается в гостиной, а подопечная уходит в свою комнату.
На следующее утро, проснувшись в шесть часов, понимаю, что больше мне не уснуть. По привычке приняв холодный душ, отправляюсь в столовую. Хеймитч и Цинна уже пьют кофе и бурно обсуждают сегодняшний вечер. Ментор приглашает меня присоединиться. Я беру стакан сока и устраиваюсь напротив мужчины.
— Тебе нужно поесть: впереди сложный день, а завтра — начало Игр, — уговаривает Цинна.
— У меня нет аппетита, — отмахиваюсь я. — Расскажите лучше, что меня ждет сегодня вечером.
— Пока я буду готовить тебя к встрече с Цезарем и зрителями, стилист закончит твой костюм.
Я с неподдельным интересом поворачиваюсь к Цинне.
— Что на этот раз?
— Сегодня ты должна выглядеть чуть более женственно, чем на Параде, поэтому я остановил свой выбор на вечернем платье.
— Задача усложняется, — нервно усмехаюсь я. — Мне потребуется время еще и на то, чтобы привыкнуть к наряду и каблукам.
— Я тебе помогу, — заметив, что я начинаю нервничать, стилист всеми силами старается меня приободрить.
— А можно и мне за этим понаблюдать? — у ментора загораются глаза. — Наш воин-одиночка, да еще в платье — на это стоит взглянуть!
— Зрителям полработы не показывают, так что подождешь! — Цинна никому не позволяет вмешиваться в священный для него процесс подготовки трибута к встрече со зрителями.