Игра на двоих

Bizzarria

Кивнув в знак благодарности, медленно поворачиваюсь и иду за проводником. Парень называет свое имя, но я мгновенно забываю его. Сил хватает только на то, чтобы запомнить дорогу. Новый знакомый пропускает меня вперед и закрывает дверь, стоит мне войти в отсек. Я скидываю ботинки, почти на ощупь нахожу кровать и, не раздеваясь, падаю на койку. Минута, и забываюсь беспокойным сном.

Меня будит громкий писк, доносящийся откуда-то из-под подушки. Сонная, я не сразу понимаю, что странный звук исходит от моего запястья. Приподнимаюсь, сажусь на смятой постели и, едва открыв глаза, подношу к лицу коммуникаф, чтобы прочитать сообщение. Меня вызывают в Штаб. Срочно. Прямо сейчас.

Побродив около пяти минут по извилистым коридорам, обнаруживаю лифт. Когда я наконец добираюсь до кабинета Койн, то вижу, что все уже собрались. Президент, Плутарх с помощницей и Бити, чьи пальцы бегают по клавиатуре

со скоростью света. Предупреждая мой вопрос, кто-то из присутствующих нажимает на кнопку пульта, и сразу несколько громадных экранов на стене загораются ярко-белым светом. Следующие полчаса я молча наблюдаю, как путь Дистрикта-12 окончательно расходится с моим и заканчивается мучительной гибелью в огне от сброшенных капитолийскими планолетами бомб. У меня больше нет народа. У меня больше нет Родины.

Это не прямой эфир: Двенадцатый уже сутки как мертв. Бомбардировщики появились в небе над Дистриктом через десять минут после того, как я взорвала силовое поле. В отличие от остальных жителей, тех, кто взбунтовался, едва увидев нож в моих руках, обитатели Двенадцатого так и не решились поднять восстание. До последней минуты своей ничтожной, ничего не значащей и ни к чему не приведшей жизни. И потому мне не жаль их. Им просто не повезло стать ценой, которую я заплатила Смерти, чтобы старая знакомая дала мне еще одну отсрочку.

— Выжившие есть? — я не чувствую ни волнения, ни жалости, ни скорби, но в горле отчего-то пересыхает и вместо звонкого голоса из глотки вырываются лишь хрипы.

— Неизвестно, — сухо отвечает Президент. — Переждем несколько дней и отправим туда пару планолетов. На всякий случай.

Плутарх предлагает почтить память Дистрикта минутой молчания, и я мысленно обращаюсь к его погибшим жителям. Я уже знаю, что буду первой в списке добровольцев, которые полетят в Двенадцатый с проверкой. Простите, я хотела сказать «к руинам Двенадцатого». Не для того, чтобы плакать, просить прощения и нести цветы к каменным обломкам. Совсем нет. Вместо этого я рассмеюсь сумасшедшим смехом и станцую дикий танец на обожженных костях.

========== Глава 46. Простые движения ==========

Зная патологическую склонность жителей Тринадцатого Дистрикта к экономии, несложно предположить, что это правило распространяется не только на материальные блага вроде еды и предметов первой необходимости. Например, время здесь тоже экономят. Наверное, поэтому оно и течёт так медленно, не то, что в Капитолии, где щедрость граничит с расточительством. Сегодня истекает месяц с момента нашего прибытия, но кажется, будто я живу здесь намного дольше. Десятилетие или два, например. Первый день в Тринадцатом стал своеобразной точкой отсчета нового времени. Все, что происходило «до», выглядит мутно-серым, полустертым воспоминанием из прошлой жизни. Все, что произойдёт «после«… Кажется, этого никогда не случится. Иногда я смотрю по сторонам, слушаю тихие, невнятные разговоры и думаю, что ничего не изменится. Что нет никакого Капитолия, что не было никакого Двенадцатого Дистрикта, что не будет никакой войны. Была, есть и будет только бесконечная череда серых дней, наполненных какой-то бессмысленной суетой, чем-то нужным, но совершенно не важным. Будет мрачное утро, освещённое лишь тусклым светом одинокой лампы под потолком маленькой комнаты. Будет крошечная порция безвкусной еды, размазанной по тарелке, и гнутая ложка в руке. Будет рутина учёбы и работы, когда нудные лекции о военном деле сменяются уроками стрельбы и рукопашного боя, посреди которых тебя вдруг срывают с места, отбирают оружие и выталкивают вон из класса, потому что ты нужен в Штабе. И ты уходишь, провожаемый завистливыми взглядами остальных учеников, ведь никто из них не удостоен чести носить на запястье маленький электронный прибор и быть среди тех, кто не то что принимает участие в революции, но творит её. Принимает судьбоносные решения. Нажимает на спусковой крючок пистолета, что держит простой солдат.

Я действительно хочу быть там. Сейчас это единственное, что помогает мне не сломаться. Что изо дня в день напоминает: это не конец. За всей той серостью, что окружает меня сейчас, будет что-то ещё. Будет и белый, и чёрный, и красный и синий. Будут и Дистрикты, и Капитолий, и война, и Сноу, и Хеймитч. Но все они — цвета, города, люди, битвы, — кажутся все более далекими и нереальными, каким когда-то мне казался Дистрикт-13. И я в десятый раз пересматриваю и перечитываю все взломанные цифровые сообщения, которыми обмениваются главы Дистриктов и люди Президента, чтобы убедиться, что это не сон. Что наши слова и действия на самом деле что-то меняют. Что мы и правда раз за разом вмешиваемся в ход революции, а не играем в игрушки. Что война действительно идёт. Она там, в нескольких сотнях метров над нашими головами. Когда резь в уставших глазах становится невыносимой, я закрываю их и заставляю воображение рисовать для меня кровавые картины того,

что в этот момент может происходить на поверхности. Когда и это не помогает, прошу разрешения выйти и выбираюсь наружу. Сижу на холодных обломках Дома Правосудия, обхватив голову руками, и вдыхаю свежий воздух, надеясь уловить в нем хотя бы намёк на тот тяжелый, приторный запах крови или ощутить, как на лицо оседает пепел от сожжённых трупов. Но вместо этого в нем витает лишь слабый аромат хвои и приближающихся холодов, а мне в руку тычется влажный нос.

Подросший волчонок доверчиво смотрит на меня глазами цвета неба и еле слышно поскуливает. Я слабо улыбаюсь, вспомнив бурную реакцию Койн на моего домашнего любимца. Держать его в бункере мне, конечно, не разрешили, но выпустить в лес, навещать и кормить позволили. Он только учится сам добывать себе еду, но в местных лесах поймать кого-то не составляет труда даже для него. Жители Тринадцатого никогда не промышляли охотой, а потому местная фауна совершенно спокойно подпускает к себе кого угодно, будь то хищник с раскрытой пастью или охотник с луком в руках. Что-то из добычи я отдаю волку, остальное приношу на кухню. Мне пришлось выдержать нелегкий разговор с Койн, помешанной на идее безопасности. Женщина ставит ряд условий, прежде чем разрешить иногда выбираться на поверхность. Обозначает границы. Надевает на запястье ещё один — на это раз следящий — браслет. Требует подробный отчёт после каждой вылазки. Это довольно скучно, но не страшно, ведь ощущение свободы, которое мне дарит лес, того стоит.

Определенно стоит, потому что мне нужно много сил, чтобы исполнить данное самой себе обещание и отправиться в разрушенный Дистрикт-12. Я вызываюсь добровольцем раньше, чем Койн объясняет цель поездки. Президент смотрит на меня с тенью удивления в бесцветных глазах, но не имеет ничего против моей инициативы. Наш планолет приземляется на Главной Площади, прямо посреди обломков и обугленных тел. Специалисты из Тринадцатого расходятся в разные стороны, держа наготове оружие и особые приборы для измерений и проверки окружающей обстановки. Ко мне пытаются приставить охрану, но я вежливо отказываюсь: этот последний путь мне нужно пройти в одиночку. Меня не совсем понимают, но все же разрешают осмотреться и даже дают пистолет, хоть для его ношения требуется специальная лицензия. Все принимаются за дело, а я, то и дело спотыкаясь, иду прочь от Площади к своему старому дому. Которого, разумеется, нет. Дерево, из которого он был построен, сгорело быстро, весело и дотла. Я стою на каменном основании и медленно обвожу взглядом все, что него осталось. Только пепел. Прах, которым однажды стану и я.

Я и забыла, как много когда-то значил для меня этот дом. Его построил мой дедушка. Здесь родилась и провела почти всю свою жизнь моя мама. Здесь родилась и выросла я. Эти деревянные стены хранили все наши тайны и воспоминания. Все, что мы считали своей жизнью. Сюда же я приходила умирать два года назад. Но ушла… живой. С еще большим желанием жить. Я помню все. Каждую минуту, проведенную в этом доме. Как и день, когда я ушла, чтобы никогда больше не вернуться. Скрип досок под ногами. Свист металлического чайника. Запах сырой от дождя древесины. Шуршание вороха одеял на старом диване — он стоял вон там, справа от окна. Луч солнца, что пробивался сквозь дыру в крыше и танцевал на кухонном столе, чья поверхность была шершавой и ребристой от ударов ножа. Каплю моей крови, медленно стекающую по разбитому стеклу окна, выходящего на дорогу, ведущую в Шлак. Тепло огня в печи, у которой мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, и грелись холодными зимними вечерами. Я помню все. Даже тишину этого дома, которая теперь молчит ни о чем.

Я говорила, что не буду просить прощения, но тихое «прости» само собой срывается с моих дрожащих губ. Я забыла об этом месте и о том, как хорошо мне было здесь все те тринадцать лет. Забыла его нарочно, понимая, что больше не имею права привязываться к чему-либо в этом мире. А потому притворюсь, что не жалею о случившемся и уйду, не проронив ни слезинки. Лишь сделаю зарубку в памяти, за что еще я должна отомстить Президенту Сноу.

Деревня Победителей почти не пострадала: бомбы задели лишь два крайних дома. Я прохожу мимо, бросаю быстрый взгляд поверх каменного ограждения вокруг поселка и возвращаюсь в Дистрикт. Иду по дороге, усеянной почерневшими трупами. Под ногами хрустят чьи-то кости и черепа. Я грубо пинаю один и, наблюдая, как он катится по узкой неровной тропинке, ухмыляюсь. Мне доставляет удовольствие гадать, сколько людей из тех, на чьи трупы я сейчас наступаю, желали нам с Хеймитчем смерти. Сколько кидали в нас камни и насылали на наши головы страшные проклятия. Сколько при необходимости выдали бы нас старику Сноу, если бы это спасло их жалкие шкуры. Мне не жаль никого. Ну, разве что пару знакомых вроде Мелларка-старшего. Все еще наслаждаясь чувством мести, неторопливо бреду обратно на Главную Площадь. Вокруг все дымится, и с каждым моим шагом в небо взлетают столбы пепла. Я дышу смертью.