Игра на двоих
Шрифт:
Девушка продолжает прожигать меня взглядом. И я понимаю, что это не поможет. Чтобы из нас троих она поверила хотя бы мне, я не должна быть ее ментором: так девчонка видит во мне только предательницу. Я должна стать такой же, как она, — жертвой обстоятельств. Трибутом, потерявшим напарника. Покорной куклой в руках новой силы по имени Альма Койн.
— Послушай, Китнисс. Я знаю, каково тебе сейчас. Ты, я, Финник, — мы все в одной лодке.
— Да неужели?
— Одэйр потерял Энни, я — Хеймитча. Мы дорожим
— Почему бы не прямо сейчас?
— Я пыталась. Устраивала скандалы Плутарху. Я была готова убить его, когда узнала, что он бросил Хеймитча на Арене.
— Отчего же не убила?
— Подумала, что он мне ещё пригодится.
Кривая улыбка, мелькнувшая на лице собеседницы, придаёт мне уверенности в том, что наш разговор что-то изменит.
— Дело не только в Пите, — нервно сглотнув, признается Китнисс. — Когда я была в госпитале, Финник как-то зашёл навестить меня, сел на мою постель и сказал «лучше бы они погибли, сразу, без мучений. Лучше бы он убил их… и нас тоже». Иногда я думаю, что он прав.
— Жить, значит, больше не хочешь?
— Почему-то чем дольше я живу, тем больше народа погибает.
— Если ты о Двенадцатом, то забудь.
Эвердин непонимающе смотрит на меня.
— Да я их всех убила, я! Ты здесь ни при чем, это же я уничтожила силовое поле.
— Все равно мы обе виноваты.
— Никто не виноват. Ни одна из нас.
— Тогда кого винить?
Ее блуждающий взгляд почти невозможно поймать, и мне приходится осторожно коснуться лица девушки и заставить посмотреть на меня.
— Ты знаешь, — настаиваю я, — просто забыла.
Китнисс обхватывает голову руками и закрывает глаза.
— Хочешь вспомнить?
Она долго не отвечает, и я уже готова принять её молчание за отказ, как вдруг…
— Да.
В её широко распахнутых глазах столько изумления, будто до разговора со мной она и не подозревала, как сильно хочет этого.
Я встаю, ставлю стул на место и иду к двери.
— Ты вспомнишь, Китнисс. Вспомнишь все. Завтра на рассвете ты отправляешься в Двенадцатый.
Завтра в её взгляде уже не будет удивления и вопросов: в нем будут ответы и жажда мести. Слишком долго она винила себя в чужом преступлении.
В коридоре между отсеками меня уже ждёт Плутарх.
— Завтра в это время она уже будет с нами. Та же Китнисс, что и прежде. На этот раз.
Мы оба не хотим думать о том, что случится, если он станет последним.
Вернувшись в Штаб, докладываем Президенту об успехах. Койн относится к затее с поездкой в Двенадцатой без особого восторга.
— А если она снова сорвется? У нее нет сил, она и так сломлена.
— Пусть срывается. Главное, что мы больше не увидим пустого безразличия в глазах и не услышим звука заевшей пластинки, как сегодня, когда она спрашивала, что с Питом.
— И что будет
— Будет огненная ярость Сойки-Пересмешницы.
Из взгляда Президента не уходит настороженность, но я вижу, что она верит мне.
— Надеюсь, ты права, Генриетта.
Она отпускает меня на обед и послеполуденные занятия, но я не показываюсь ни в столовой, ни в Учебном Центре. Вместо этого ноги сами несут меня в сторону госпиталя. Все утро я сознательно не оставляла себе ни минуты, чтобы подумать о беременности, но теперь, когда проблема с Китнисс отчасти решена, от этих мыслей так просто не отделаешься. Я добираюсь до больницы за пять минут, но еще десять в нерешительности стою у входа.
Автоматическая дверь отъезжает в сторону и моему взгляду открывается небольшой кабинет, заставленный старой, потертой мебелью. Несколько деревянных столов, два стула по обе стороны от каждого и громадный открытый шкаф с узкими полками в углу. Пожилой врач, сидящий ближе всех к двери, отрывает взгляд от бумаг, вдоль и поперек исписанных неразборчивым почерком, и вежливо интересуется:
— Чем могу помочь, мисс?
— Я ищу миссис Эвердин. Она — лекарь из Двенадцатого. Устроилась на работу в госпиталь около месяца назад.
— Врач Эвердин в лаборатории. Вы можете пройти к ней, только снимите обувь.
Стаскиваю ботинки, ставлю их на коврик у двери и вопросительно смотрю на врача в ожидании указаний, куда идти. Все с той же вежливой улыбкой мужчина показывает рукой куда-то вглубь кабинета. Осторожно лавируя между столами, замечаю маленькую дверь в противоположной стене справа и, постучавшись, заглядываю в лабораторию. Внезапно охватившая меня робость граничит с паникой. Я смыкаю пальцы вокруг железной ручки двери, чтобы удержаться от бегства. Хочется вернуться в отсек 301 и спрятаться под одеяло.
— Генриетта? — мама Китнисс замечает мое присутствие раньше, чем я различаю ее за длинными столами, заставленными высокими стеклянными пробирками.
Закрываю за собой дверь, подхожу и, не дожидаясь приглашения, опускаюсь на стоящий сбоку стул.
— Что-то случилось?
Лицо женщины бледнеет, и я торопливо говорю:
— С Китнисс все в порядке, не беспокойтесь. Ваша помощь нужна мне.
Та кивает, и рассеянный было взгляд обретает твердость:
— Ты нездорова?
— Да.
Сердце стучит так громко, что я не слышу собственного голоса. Но я должна сделать то, зачем пришла. Эта женщина — единственная, кто может мне помочь.
— Мне кажется, я…
Это так просто и сложно одновременно. Слово всего одно, но мне требуется целая вечность, чтобы произнести его вслух.
— …беременна.
В женщине, принявшей не одни роды в Дистрикте-12, моментально просыпается профи:
— Что беспокоит?
— Тошнота по утрам. Отвращение к еде. Головные боли. Обмороки. Плохой сон.