Игра на двоих
Шрифт:
— Тебе так кажется. Ты сказала родителям?
— Я… Нет. Ни к чему лишний раз заставлять их волноваться за меня.
Будь я искренней с собеседницей, остановилась бы на первой части фразы. Волнения родителей здесь ни при чем: я все еще допускаю такой исход, при котором рассказывать было бы не о чем.
— Конечно, не мне судить, — тихо замечает миссис Эвердин, — но, по-моему, они любят тебя достаточно сильно, чтобы принять любое твое решение.
Любое? Откуда она знает?
— Несложно догадаться, о чем ты сейчас думаешь. Ты напугана…
— Я ничего не боюсь, — грубо обрываю ее попытки влезть ко мне в душу, хотя и правда
— Пусть так, — покорно соглашается врач. И, помедлив, нерешительно продолжает:
— Я должна спросить у тебя кое-что. Ты знаешь, кто отец ребенка?
Едва сдерживаюсь от потока ядовитых ругательств в адрес сидящей напротив женщины.
— А что, по мне можно подумать, будто я не помню его имени?
Та только вздыхает.
— Я не совсем это имела в виду. Ты несовершеннолетняя, и твоя беременность — доказательство того, что был нарушен закон. Если это случилось против твоей воли, по принуждению, то ты обязана сообщить, и виновного накажут.
Мыслей так много, что я не знаю, какую именно озвучить.
— Миссис Эвердин, за последние несколько лет в Панеме, наверное, не осталось ни одного не нарушенного закона. Я, как и ваша дочь, кстати, — один из самых злостных нарушителей. Но хотя бы не пытайтесь искать насилие там, где его нет. Принуждения не было. Отец ребенка в Капитолии. И единственное, чего я о нем не знаю, — жив он или мертв.
Не дожидаясь ответной реакции, поднимаюсь с кушетки и иду к выходу. Мама Китнисс обрывает затянувшееся молчание, когда я стою на невысоком пороге, отделяющем эту комнату от лаборатории. Оборачиваюсь и ловлю ее теплый взгляд. Отчего-то меня не раздражает даже промелькнувшая в нем тень сочувствия.
— Что бы ты ни решила, помни, что я всегда готова тебе помочь. У тебя достаточно времени. Обдумай все и приходи.
Хочу поблагодарить женщину за человеческие чувства по отношению к той, которая не заслуживает и капли доброты, но вместо этого спрашиваю:
— А что бы вы сделали, если бы на моем месте оказалась ваша дочь?
— Попросила бы ее сохранить ребенка.
Я снисходительно усмехаюсь:
— Потому что он тоже имеет право на жизнь?
— Нет, — качает головой старшая Эвердин. — Просто после гибели Прим мне порой бывает очень одиноко. Только и всего.
Усмешки как не бывало. Я ухожу из госпиталя с тяжестью в замолчавшем сердце и еще большим количеством вопросов. Оказывается, некоторые заводят детей не потому, что хотят принести в этот мир новую жизнь, а просто чтобы сделать что-нибудь со своей.
Китнисс возвращается из Двенадцатого. Я встречаю ее у трапа планолета и с тревогой заглядываю в глаза. Она порывисто обнимает меня и сбивчиво произносит:
— Он прислал мне розу.
Судя по этому жесту, бывший трибут больше не злится на своего ментора, а вот Сноу на бывшего трибута все еще в обиде. Гейл вызвался лететь вместе с ней, но ему о подарке Президента Эвердин не сказала. Боится, как бы не приняли за сумасшедшую и вновь не отправили в госпиталь.
— Такое чувство, будто он все это время следил за мной, — признается она. — Когда я ходила по каменным обломкам Двенадцатого, когда заглядывала в Деревню Победителей и даже когда вернулась сюда.
— Это невозможно, Китнисс. У старика Сноу нет власти над Дистриктом-13. Как и над тобой.
— Правда?
— Верь мне, —
— Почему? — она кажется еще более беспомощной, чем я.
Мне даже жаль ее.
— Больше некому.
Наш странный разговор прерывает писк коммуникафа. Меня, Гейла и Китнисс хотят видеть в Штабе. Жду, что Эвердин, как всегда, откажется подчиняться или вообще уйдет, махнув на прощание рукой, но девушка послушно следует за нами. И впоследствии оказывается вознаграждена за свою выдержку, ведь нас позвали, чтобы посмотреть интервью Цезаря Фликермена с Питом Мелларком. Слабо вскрикнув, Китнисс продирается сквозь толпу, и с видом сумасшедшей прикладывает ладони к экрану.
Парень выглядит неплохо — не похоже, что его пытают. Одет с иголочки, волосы, согласно последнему писку моды, зачесаны назад. Он светится жизнью, но ни на лице, ни в глазах нет и тени доброй, открытой улыбки. Серьезный, сосредоточенный и немного отстраненный, будто все происходящее вокруг его не касается, Пит выглядит чужим, приглашенным со стороны. Он и Цезарь обмениваются приветствиями и подобающими случаю любезностями, после чего ведущий предлагает обсудить все, что успело случиться за последний месяц. Мелларк готов. Не только обсудить, но и осудить. Неудивительно, что к концу интервью в зале нарастает возмущенный ропот: все выглядит так, будто тот, кого еще вчера считали героем, перешел на сторону заклятого врага. Голос принадлежит Питу и губы, что шевелятся в такт словам с призывом к перемирию, — тоже. Но это говорит не Пит, а Капитолий, стоящий за его спиной и приставивший невидимый пистолет к его затылку. Только люди вокруг — ни один из собравшихся, даже Рубака, — этого не понимают. Койн во всеуслышание объявляет, что Пит Мелларк и остальные пленные изменили делу революции и, если спасательной группе удастся вырвать их из рук Сноу живыми, то они будут наказаны по всей строгости закона. Плутарх что-то возражает, но его голос быстро стихает под давлением людей Президента. Даже капитолийцы — та самая кучка Организаторов, которых спас Хевенсби, — поддерживают решение Койн.
Китнисс поворачивается спиной к экрану и медленно идет к выходу, глядя по сторонам в поисках меня и Гейла. Я преграждаю ей путь, встав на пороге.
— Снова бежишь, Эвердин?
— А у меня есть выбор? — огрызается она. — После того, что Пит наговорил Цезарю, ему не жить. Может, Сноу и решил повременить с пытками, но Койн исполнит свое обещание сразу же, как только выпадет возможность вытащить его из Капитолия.
— Ты так ничего и не поняла, да? — мы разговариваем на повышенных тонах, но капитолийцы и приспешники Койн шумят еще сильнее, выражая свое недовольство, так что на нас никто не обращает внимания.
И все же я чуть снижаю тон, прежде чем продолжить:
— Хоть сто жизней проживи, ты будешь недостойна этого парня.
Та громко фыркает:
— Да, знаю. Слышала как-то то же самое от Хеймитча. Ну и при чем здесь это?
— При том, что он все еще пытается спасти тебя, Китнисс. Может, ты наконец попытаешься защитить его в ответ?
Мои слова отрезвляют Эвердин, и она прекращает попытки оттеснить меня от двери и незаметно для остальных выскользнуть из Штаба.