Игра на равных
Шрифт:
– Нет, - ровно отозвался он.
– Речь идет не только о сильном физическом влечении. И ты это чувствуешь не хуже меня.
Карли была рада, что в пещере царит полумрак и Чейз не может видеть ее вспыхнувших щек.
– Речь сейчас идет только о том, что я дико замерзла, насквозь промокла и очень устала.
Он смотрел на нее молча несколько секунд. Потом пожал плечами.
– Что ж, пусть будет по-твоему. Ты избегала меня десять лет. Одним днем больше, одним меньше - какая разница?
– Чейз быстро отступил из освещенного круга, и Карли едва преодолела
Вместо этого она со стоном опустилась прямо на сырую землю, а Джексон тут же растянулся у ее ног. «Нет, мне определенно присуща мазохистская жилка - решила Карли.
– Иначе я не оказалась бы в таком отчаянном положении». Она до смерти боялась поддаться сжигавшему ее весь день желанию - и еще больше боялась, что до конца своих дней будет жалеть, если откажется от этого счастья.
Сам не зная того, Чейз дразнил ее мучительно-сладким обещанием, золотистым и теплым, как рожь в августе, и вместе с тем пугающе-опасным, как безлунная зимняя ночь в лесу. Чем она готова рискнуть ради единственного в жизни шанса ощутить рай на земле, спрятаться в жарких объятиях Чейза от окружающего холода и мрака? Чем? Своей гордостью? Собственным достоинством? Памятью брата?
– Господи, что же мне делать, Джексон?
– Тот заскулил, уловив муку в ее голосе, и положил голову ей на колени. Теплый шершавый язык прошелся по ее руке, и Карли благодарно потрепала собаку.
– Хоть ты меня любишь, правда, дружок?
Мысли ее вернулись к Чейзу. Уж он-то ее точно не любит. Да, конечно, его влечет к ней, но в глубине души она знала, что навсегда останется для него маленькой Злючкой Карли, с пауками в волосах и полными карманами лягушек.
«А какое тебе дело, любит ли тебя Чейз Самуэльсон или нет? Ведь он твой враг, забыла?» - Внутренний голос не давал ей покоя.
Она не успела найти ответ, потому что Чейз вернулся в пещеру. Капельки дождя блестели на усах, стекали с видавшей виды бейсболки. И почему-то вместо презрения и ненависти, которые она так отчаянно призывала, в ответ на ее клич в душе шевельнулась знакомая теплая нежность.
У него усталый вид, вдруг заметила Карли, поспешно вскочив на ноги. Даже не просто усталый, скорее измученный. Морщинки-лучики, веером разбегающиеся от уголков глаз, казались глубже, чем утром. Только когда он наклонился, чтобы положить на землю их рюкзаки и вязанку хвороста, она увидела страдальчески стиснутые губы и мимолетный проблеск боли в глазах.
– Ты самый настоящий идиот, Чейз Самуэльсон.
– Она отчетливо выговорила каждое слово, загородив ему дорогу и от души жалея, что Господь не послал ей побольше силы - столько, сколько понадобилось бы для хорошей взбучки.
– Зато чертовски хорошо целуюсь. Так мне, во всяком случае, многие говорили.
Она пробормотала пару еще более выразительных фраз.
– Мой план таков, - решительно заявила Карли.
– Я сейчас разжигаю огонь и готовлю что-нибудь на ужин, а ты тем временем ради разнообразия используешь свою дурную голову по назначению - и дашь отдых ногам.
– Я проводник, а ты только клиент. Заботиться о тебе входит
– Чейз даже умудрился изобразить соблазнительную улыбку, несмотря на то, что теперь Карли явственно видела страдание на его лице.
– Скажи только слово, радость моя, и я с восторгом пойду навстречу любымтвоим пожеланиям.
– Если ты сейчас же не сядешь, то единственным моим желанием будет желание кому-нибудь как следует врезать. А поскольку другого подходящего объекта поблизости нет, врезать придется тебе.
– Означает ли это, что если я все-таки сяду, то ты позволишь мне удовлетворить другие твои… гм-м… желания?
– с надеждой поинтересовался он.
– Конечно, - отозвалась она непринужденным тоном, старательно игнорируя горячую волну, прокатившуюся по всему телу от его намеренной дерзости.
– Только сначала тебе придется догнать меня, а при твоем нынешнем состоянии, я уверена, мне и запыхаться не придется, чтобы от тебя сбежать.
Чейз еще что-то ворчал под нос, делая вид, что с неохотой идет ей навстречу, но все же опустился наконец на сваленные в кучу спальные мешки и мешки с палатками. Карли занялась костром, а он, вытянув левую ногу, устало следил за ней из-под прикрытых век.
Хворост быстро разгорелся, и вскоре в пещере стало уже светлее и почти тепло. Но к тому времени, когда она выудила из рюкзака банку тушенки и консервный нож, глаза Чейза были закрыты, и по его ровному дыханию Карли догадалась, что ужин на него греть не стоит.
Забыв, для чего ей понадобился консервный нож, она несколько минут неподвижно стояла и смотрела на него. Голова у него была откинута на тюк с палаткой, неправдоподобно длинные ресницы пушистой тенью легли на щеки. Он чему-то улыбнулся во сне краешком рта, и у Карли потеплело на душе, когда одна ямочка на мгновение появилась на щеке - и тут же исчезла.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы распознать затопившее сердце чувство. Нежность. Глубокая и отчетливая, сладкая, дивная нежность. Ей хотелось прижать его к себе, забрать его боль и разделить свою.
Вот они, знаки той любви, которую она считала давно умершей. А эта любовь всегда жила в душе, лишь затаилась на время, словно в зимней спячке - до тех пор, пока его тепло не вернуло ее к жизни.
Она любит Чейза Самуэльсона. И, наверное, никогда не переставала его любить.
Карли зябко поежилась, скрестила на груди руки, не в силах отойти от него. Неужели она дошла до такой глупости, что по-настоящему верила, будто ненавидит его?
Ей удалось осторожно вытащить из-под него один спальный мешок, почти не потревожив его сон. Чейз только что-то невнятно пробормотал, и его дыхание снова стало ровным. Она расстегнула на мешке «молнию», укрыла его и чуть дрожащими пальцами подоткнула со всех сторон, как заботливая мать больного ребенка.
Эта несказанная ямочка снова явилась ее глазам, Чейз блаженно улыбнулся уютному теплу, а Карли, медленно и протяжно выдохнув, опустилась на землю поближе к костру.
– О, Чейз, - прошептала она.
– Что же мне с тобой делать?