Игра в полнолуние
Шрифт:
– С понедельника приступать, а я тут ещё ничего не знаю, – улыбнулся Радонев, когда охранник, переговорив с отделом кадров, повесил трубку. – Говорят, главврач у вас строгий, не хотелось бы попасть впросак.
На последней фразе он заговорщически понизил голос, и во взгляде охранника мелькнуло понимание. Костя на то и рассчитывал. Знал, что если начальник – сатрап, подчиненные невольно объединяются. Но не для ударной работы, как хотелось бы этому начальнику, а для коллективной нелюбви.
– Строгий – не то слово, – буркнул охранник, для наглядности закатив
Костя надел белый халат и переобулся в синие тенниски на мягкой танкетке, бросил уличные туфли в пакет. Не дожидаясь лифта, взбежал на третий этаж, где располагалась офтальмология. Вдохнув привычный запах дезинфекции и медпрепаратов, пошёл по коридору, отыскивая нужную палату. Медсестра в голубой униформе проводила его любопытным взглядом, но ничего не спросила.
Дверь палаты была закрыта, и Костя решительно поднял руку, чтобы постучать. Но неожиданно замер с поднятым кулаком, чувствуя, как нарастает внутри мучительная, парализующая слабость. От волнения пересохло во рту, захотелось сбежать. Как в детстве, когда он боялся подойти к Лере, начать с ней разговор.
Он думал о предстоящей встрече весь вчерашний вечер и добрую часть ночи. Снова вспоминал то далекое лето, лагерь, драку, в которой он всё-таки смог защитить её. Удивлялся сам себе: неужели глупая подростковая влюбленность всё еще живёт в глубине души? Или эта тяга – что-то другое? Может быть, желание помочь? Защитить, как тогда, в лагере? Ведь она попала в беду. Теряет зрение – а может быть, уже потеряла.
С самого утра он помчался в клинику. А теперь что – развернется, уйдёт? «Ты же не трус, Радонев! – напомнил он себе. – Давай, делай то, что задумал. В конце концов, ты врач. А она – пациентка».
И всё-таки заставил себя постучать в дверь.
Прислушался к тишине, стукнул ещё раз, сильнее. И, нажав на дверную ручку, несмело заглянул внутрь.
Лера сидела у окна, положив руки на клавиши приземистого пианино. Над его панелью, усеянной серыми кнопками, светился синий экран. Плавно покачиваясь, пианистка то наклонялась, то тянула голову вверх, а её пальцы скользили по клавишам. Но звука не было, и потому происходящее показалось Косте странным. Только потом он увидел, что Лера в наушниках, от которых к пианино тянется тонкий черный провод. И расслабленно вздохнул, потому что мог смотреть на нее, оставаясь незамеченным.
Шагнув в палату, Костя прикрыл дверь и остановился, глядя на Леру. Она, в простой белой футболке и синих джинсах, казалась совсем юной. Распахнутые глаза сияли вдохновением, изящные пальцы то гладили клавиши, то ударяли по ним с неожиданной силой. И она улыбалась – едва заметно, как улыбаются мыслям о сбывшейся мечте.
Солнечный свет обрисовывал её нежный профиль, искрился в волосах. Ленивый жёлтый луч дотянулся через окно и теперь лежал на черной крышке пианино. Под другим окном, полускрытым плотной шторой, расположилась широкая кровать, застеленная тёмно-синим атласным покрывалом. Над ней висела репродукция Шишкина, «Утро в сосновом лесу». Напротив кровати виднелась
«Почти как дома», – подумал Радонев. И снова перевел взгляд на Леру. А она играла, не замечая ничего вокруг.
Косте вдруг захотелось подойти, выдернуть провод, выпустить музыку из её электронного плена. Хотелось услышать, что играет Лера – как тогда, в лагере… Но Радонев одёрнул себя. Так нельзя. Нужно дождаться, когда она закончит. И окликнуть её – тихонько, чтобы не напугать.
И вот, наконец, она сняла наушники. Потянулась к крайней кнопке, и синий экран погас. Но ее спина вдруг напряглась, улыбка исчезла. Повернувшись в сторону двери, Лера настороженно спросила:
– Кто здесь?!
– Не пугайтесь, я врач, – смущенно ответил Костя. – Добрый день, Валерия.
Она сразу расслабилась, приветливо улыбнулась. Но синие глаза смотрели сквозь него… И Костя понял, что она совсем, совсем ничего не видит.
Сердце защемило от жалости, дико захотелось подойти к ней, обнять, пообещать, что всё будет хорошо. Но Радонев знал, что нельзя давать таких обещаний.
– Здравствуйте. А я решила позаниматься, – сказала Лера, устало поводя лопатками. И удивлённо спросила: – Вы что, стоите у двери? Почему не проходите?
– Не хотел вас смущать, – честно признался он. Подошел к ней: – Давайте я помогу вам перебраться в кресло?
– Да, пожалуйста, – ответила Лера. – Я ещё плохо здесь ориентируюсь.
По тому, как спокойно она воспринимала свое состояние, Костя понял: проблемы со зрением – давние, и она уже успела привыкнуть к своей беспомощности.
– Вы решили оперироваться в этой клинике? – спросил он, беря её за руки. Она сжала его пальцы, поднялась и пошла за ним осторожными, мелкими шажками.
– Да, мне помог меценат Савва Аркадьевич Шерман, а Илья Петрович согласился… – Лера вдруг остановилась, лицо стало озадаченным: – Подождите, если вы врач, то должны знать…
Радонев почувствовал, как разжались её пальцы, как она чуть отстранилась в недоверии. И виновато признался:
– Я Костя. Костя Радонев, помнишь? Мы вместе были в лагере…
Стыд накатил с такой силой, что, казалось, испепелит его. Ну почему он решил, что может явиться к ней так, запросто, на правах старого приятеля?! Да она забыла его давно! Он всего лишь мальчишка, один из многих, проскользнувших в мире её детства и не оставивших следа. Лучше уйти, извиниться и уйти…
– Костя?! – воскликнула Лера. И улыбнулась удивлённо, с такой искренней, неожиданной для него, радостью, что у Кости мгновенно отлегло от сердца. – Ничего себе! Слушай, я очень рада… Но откуда ты здесь?
– Я действительно врач, – смущённо ответил он. – А ты… неужели помнишь меня?
– Конечно, помню! – засмеялась она. – Забудешь такое! У меня же после этой драки шрам на всю жизнь остался!
И она тронула кончиком пальца едва заметную белую полоску над верхней губой.
– Вот гады… – пробормотал Костя.