Игра в прятки
Шрифт:
Хотя день еще в разгаре, над рекой уже стелются клочья тумана. В поле зрения снова возникает старинный каменный мост, и я вижу, что теперь на нем стоит некто, почти полностью скрытый сгущающейся белой пеленой.
Сквозь плотный морозный воздух до меня неожиданно доносится медленный напев.
– Дам-ди-ди-дам, дилли-дилли…
Меня так поражает этот необычный голос, дрожащий и жалобный, что я не сразу узнаю мотив. Когда-то я слыхала, как эту песню в марсельском порту пела одна англичанка:
– У нас с тобой, дилли-дилли, одна судьба, и порознь мы спать, дилли-дилли, не будем никогда…
Она
Я подхожу ближе, чтобы узнать, кто это пел, но, когда завеса тумана редеет и рассеивается, оказывается, что мост пуст. На нем никого нет.
Королевский зверинец
Версаль
Ортанс
– Подожди, ma petite! Подожди мамочку!
Я останавливаюсь, скорее для того, чтобы взять Пепена на поводок, чем для того, чтобы подчиниться матушкиной просьбе: ее зловещее утверждение насчет отца до сих пор звенит у меня в ушах, как комарьё.
Я оглядываюсь на матушку. Она ожесточенно чешет пышную грудь, на которой проступают воспаленные розовые укусы, и это зрелище доставляет мне некоторое удовольствие.
– Эти дьявольские полчища закусают меня до смерти, – жалуется она. – Можно подумать, они не ели целый год. Эти твари зловредностью не уступят крестьянам.
– Если будете расчесывать укусы, станет только хуже.
Матушка досадливо цокает языком и машет мне веером.
– Пойдем, ma petite. Давай на время позабудем обо всех этих брачных делах и прогуляемся по королевскому зверинцу. Иначе меня здесь съедят заживо.
– Среди львов вы будете в большей безопасности, – ехидно замечаю я, матушка же подходит к воде и подзывает пустую гондолу.
«Гондольер» опасливо косится на капитана Пепена, и я поправляю своему маленькому песику эполеты, чувствуя себя вполне удовлетворенной. Матушкины недавние слова вызывают у меня очередной всплеск раздражения. «Давай на время позабудем обо всех этих брачных делах». Вольно же ей так говорить. Она знать не знает, что творится у нее под носом, и никогда не знала.
На протяжении всей поездки я нарочно игнорирую матушку, устремив взгляд на медленно приближающееся здание зверинца в дальнем конце канала. Этот восьмиугольный павильон из светлого камня не так уж сильно отличается от великой Бастилии. Но, в отличие от Бастилии, самая высокая часть постройки увенчана куполом, совсем как вольер…
– Вижу, теперь ты обливаешь меня la froideur [34] , – подает голос матушка, прерывая мои размышления. – Я ведь просто пыталась предупредить тебя, вот и все. Боюсь, что твой отец до сих пор стремится несмотря ни на что выдать тебя замуж, и поскольку в Версале не осталось подходящих молодых людей, он начнет подыскивать кандидатуру за пределами двора.
Я вскипаю.
– Матушка, минуту назад вы сами предложили на время позабыть об этом деле, однако снова касаетесь его.
34
Холод (фр.).
–
Покинуть двор! Я не могу себе этого представить. Я много раз старалась, но так и не смогла решить, что для меня Версаль: тесная клетка или позолоченное святилище, и эта дилемма тревожит меня даже больше, чем мысль о расставании с ним.
Гондола останавливается, я крепко прижимаю Пепена к себе и спрыгиваю на траву. У меня возникает желание развернуться и отправиться обратно, к себе в апартаменты, но эта мысль тоже угнетает меня. За моей спиной, пыхтя и отдуваясь, пытается выбраться из лодки матушка. Пропустив ее мольбы о помощи мимо ушей, я направляюсь прямиком к зверинцу.
Изнутри павильон отделан в стиле rocaille [35] и инкрустирован галькой и ракушками наподобие грота. В центре журчит фонтан, а по стенам стекают ручейки, охлаждая помещение. Но это, судя по всему, не помогает. Несколько месяцев назад вылезла шерсть у белого медведя. Прошлым летом, по-видимому от теплового удара, погиб волк. Кажется, все обитатели зверинца больны той или иной болезнью и балансируют на грани преждевременной смерти. Несколько лет назад в канале утонул слон, выпивший свою дневную меру, пять бутылок бургундского, быстрее, чем обычно. Надо думать, некоторые версальские аристократы могли бы посостязаться в этом с животным.
35
Рокайль, рококо (фр.).
Мы с Пепеном подходим к клетке с бенгальским тигром. Огромный зверь томится в глубине пустой каменной выгородки, полоски его потускнели и загрязнились. Он лежит, положив голову на переднюю лапу, словно смирившись со своей участью, и, похоже, знает, что клетка заперта и бегство бесполезно. Я никогда не любила кошачьих, но в это мгновение печальные обстоятельства животного почему-то трогают меня, и я отвожу взгляд.
– Мне бы хотелось, чтобы ты не ускользала так быстро, – задыхаясь, лепечет матушка, наконец-то догнавшая меня. Она стоит рядом, обмахиваясь веером, и лицо у нее такое же ярко-розовое, как и опухшая от укусов грудь. – А теперь давай посмотрим на этих новых обезьян, которые у них появились.
Несколько недель назад зверинец получил в дар от сенегальского короля истощенных шимпанзе. Увы, начало их пребывания в Версале было омрачено ужасным происшествием.
Как-то ночью один придворный, здорово набравшись, заплатил сторожу, чтобы тот пустил его в клетку, и стая обезьян набросилась на беднягу с такой необузданной яростью, что его вытащили оттуда окровавленного и полумертвого. Матушка услышала об этом эпизоде от одной из своих служанок, которая, сообщив подробности жестокой расправы, стала уверять, будто вожак шимпанзе обладает даром речи.